1|
2|
3|
4|
5|
6|
7|
8|
9|
10|
11|
12|
13|
14
* * *
На следующее утро, придя на работу, Чирков столкнулся в коридоре с Рустемом.
– Салям, дарагой! Гдэ пропадал?
– Да так...
– Андрей просыл, штобы ты пэрэсмотрэл вашу тэкучку. Што сможэш – сдэлай сам. И письмо тэбе на столэ оставыл.
– Ясно, все сделаю. Ну, а как вы тогда догуляли?
– Отлычно, дарагой! Мэнэ такой блондынка папался! Чыстый тыгр! Канфэт, а нэ жэнщин. Такой вкусный!
– Поздравляю.
– Ладно, мы-то всэ видэли, што "Джек пот" сорвал ты. – Рустем хитро подмигнул Толику. – Панымаю, пачэму нэ был вчера!
Анатолий совсем не хотел обсуждать эту тему и перевел разговор в другое русло:
– А как Андрюха? Он с Анжелой ушел?
– Нэт, друг. Андрэю нэ павезло. Анжэл, понымаишь, сыльно молодой девочка. Глупый ыщо, гордый. Тут ыщо звездой стала. Нэт, она ушла раншэ. С другым.
– Ладно, пойду. За двоих теперь работать придется.
На рабочем столе Толик сразу увидел папку, положенную так, чтобы бросалась в глаза. Открыв ее, он обнаружил записку от друга и открытку с надписью "Мы скоро встретимся!", на которой пушистый зайчик махал лапкой зайчихе с розовым бантиком, смотрящей из окна вагона.
"Толян, жаль, что не смог поговорить с тобой до отъезда, хотя очень хотел, – писал Андрей. – Не представляешь, как мне больно! Уезжаю с тяжелым сердцем. Она даже на мой звонок не ответила. Но я все равно люблю ее. Понимаю, что теперь у нее совсем другая жизнь и она обо мне уже и не вспомнит. Просьба: передай ей от меня эту открытку. Только сначала сам прочитай. Если сочтешь, что такое не стыдно ей отдать – отдай. А если решишь, что все это – глупости и слюни, то порви и выбрось. Прошу не затрагивать эту тему, когда вернусь. Лады? Заранее спасибо. Андрей".
Толик раскрыл открытку. Внутри аккуратными буквами, совершенно непохожими на обычный небрежный и размашистый почерк Трошкина, были выведены следующие строки:
Я с тобой в каждом лучике света,
Я с тобой в каждой капле дождя,
В желтых листьях, срываемых ветром,
Что, спускаясь, ласкают тебя,
И в снежинках пушистых, что скоро
Запоют тебе песню зимы.
В проводах, что опутали город,
Принесу тебе сладкие сны.
И с котом, что на мягкой подушке
Замурлычет о теплой весне,
Я тебе помурлычу на ушко,
Чтобы вспомнила ты обо мне.
Если будет душа неспокойна
Или слишком наскучит покой,
В шуме волн, в летнем мареве знойном
Я всегда буду рядом с тобой.
А когда каблучки отбивают
Шаг твой легкий по мостовой,
Ты послушай – они повторяют:
"Я – с тобой! Я – с тобой! Я – с тобой!"
Анжеле от Андрея.
Толик вздохнул. У творческих людей что счастье, что горе вызывают прилив вдохновения. Жаль, что другу в этот раз выпал именно последний стимул. Нет, рвать и выбрасывать открытку он не станет, а вручит Анжеле. Возможно, через несколько лет, пресытившись богемной жизнью, она и вспомнит об Андрее.
Правда, видеть Анжелу ему не хотелось. Наверное, лучше действовать через Вику. Просто передать конверт для дочери, ничего не объясняя...
* * *
– Кириченко Владимир Иванович, – представился худощавый подтянутый человек в темных очках. У него было гладкое лицо с заостренным подбородком и зачесанные назад темные волосы. Голос звучал мягко, но уверенно. Видно было, что он занимает положение, позволяющее держаться непринужденно в любом обществе, а в определенных кругах и доминировать над людьми. – Рад встрече с вами, Анатолий. Никогда не думал, что в нашем музыкальном мире может появиться такой яркий талант. Я уже разузнал о вас кое-что, и в курсе, что музыкой вы стали заниматься недавно, а до этого работали по специальности, далекой от искусства. Но как вам удавалось скрывать свой талант? Услышав ваше выступление, я сразу понял: вот человек, который сможет перевернуть представление о музыке. Все новое! Никаких стереотипов! Никакого плагиата! Я просто поражен.
– Благодарю вас, но не знаю, заслужил ли я столько похвальных слов сразу, – ответил Толик смущенно. – Мне кажется, что "Экстаз" – не более чем просто удачная вещь. Честно говоря, мы с Андреем и сами не ожидали, что в вашем клубе ее так примут. Наверное, просто повезло, был подходящий момент.
– Бросьте скромничать, Анатолий. Я допускаю, что вы и вправду не ожидали такого успеха, но вы не можете не понимать, что это действительно была, как сейчас принято говорить, "бомба". Толпа шалела! В моем клубе никогда не звучало ничего подобного. Поздравляю вас и вашего друга с отличным дебютом, и хотел бы предложить вам обоим контракт. Пока – на год, а дальше, если мы останемся довольны нашим сотрудничеством, контракт будет продлен. Уверяю, что вы точно останетесь довольны. Шестьдесят тысяч долларов в год на двоих – нормально для начала?
– Э-э... – протянул Толик, прикидывая в уме, сколько же это будет в месяц. Получалось – по две с половиной тысячи каждому. Неплохо... Но стоит ли решать все без Андрея?
– Давайте встретимся еще раз, когда вернется Андрей, – сказал он. – У него отец заболел.
– Согласен.
– А как с режимом работы?
– Ну, разумеется, он будет не таким, как у вас сейчас. Это не значит, что вы будете работать по двадцать часов в сутки. Нет. Только по вечерам. Главное – не стоять на месте. Движение, вот что мне нужно. Движение вперед. Развитие. Новые вещи, новые аранжировки. Люди, которые приходят ко мне в клуб, должны получать не просто все лучшее, а все лучшее и новое. Потому что затасканное лучшее надоедает. А когда есть движение вперед, то и почитатели вашего таланта будут жить, кроме прочего, еще и с неудовлетворенным любопытством – что же новое вы подарите им завтра. И неважно, если завтра будет немного слабее. Это – новое, а оно всегда в цене! И новое будет притягивать в клуб людей снова и снова.
– Но сможем ли мы дать столько нового, сколько вы от нас ожидаете?
– Сможете, не сомневаюсь! Если, конечно, не начнется звездная болезнь... Мы, между прочим, собираемся кое-что модернизировать. Как вам площадка, расположенная на пятиметровой высоте, над центром зала, медленно вращающаяся вокруг своей оси? Про свет рассказывать не буду, увидите сами. И звук – получше и почище. Пришло время...
Покинув клуб, Чирков позвонил Вике. Оказалось, что она допоздна будет занята на работе, а потом у нее намечена важная встреча. Тогда Толик связался с Олегом, и вечером они надрались в "Розе ветров". А на следующий день вернулся Андрей. С отцом, слава Богу, все обошлось – врачи не видели необходимости в операции.
Об Анжеле Трошкин не упоминал – видимо, спрятал глубоко внутри свою боль и запер на замок. Услышав новость, сразу начал прикидывать что они смогут купить полезного на свое богатство. На студию почти хватало. Оставался мизер, небольшой кредит в банке – и проблема решена. А дальше – свое дело, независимость, свободное творчество, успех, слава и деньги, много денег...
* * *
– Владимир Иванович, мы бы хотели убрать пункт "пять-один", – напористо сказал Трошкин. – По нему выходит так, что все наши наработки остаются вашей собственностью, и мы теряем права на их дальнейшее использование. А хотелось бы получать дивиденды. Скажем, оговорить какой-то процент от будущих прибылей. Процентов, например, тридцать.
– У-у, молодой человек, да вам палец в рот не клади! – полушутливым тоном протянул Кириченко. Глаза его по-прежнему скрывались за темными очками. – Хорошо, соглашусь – я предвидел и такой вариант. Только не тридцать, конечно, а пятнадцать.
– Да вы нас просто по миру пустите! Давайте двадцать пять.
В конце концов сошлись на двадцати.
– Раз уж я пошел на такие уступки, заметьте, только из симпатии к вам, то давайте внесем и другие поправки. Например, произведения вы сочиняете не только по собственному усмотрению, но и в соответствии с пожеланиями заказчика, то есть – на заданные темы. Веселье так веселье, тоска значит тоска, азарт так азарт...
Обсуждение условий контракта тянулось долго. Для Анатолия оказалось неожиданным, что Кириченко, видимо, был хорошо осведомлен об их возможностях передачи через музыку тех или иных ощущений и состояний души. Иначе откуда было взяться таким фразам, как "составление и исполнение музыкального произведения, вызывающего у слушателей состояние легкой эйфории" или "музыка, усиливающая сексуальное влечение"? Эти формулировки были взяты для примера, но давали достаточное представление о том, что выжимать их намерены по полной. Правда, за хорошие деньги, если не будет сбоев и "нарушений трудовой дисциплины".
Были, конечно, и приятные моменты. Босс предоставлял им в безраздельное пользование новейшую аппаратуру, о которой многие музыканты даже и не мечтали. Чего стоил один только компьютер с сэмплерной программой модуляции любых звуков и их комбинаций, звуков как естественных, так и тех, что не встречаются в природе. Это был универсальный инструмент для создания любой музыки, с почти неограниченными возможностями, и универсальный оркестр из тысяч инструментов одновременно. Сел – и играй что хочешь. Или записал готовую вещь – воспроизводи и вноси по ходу любые изменения. В общем – просто чудо! Причем, по истечении срока контракта это чудо оставалось в их собственности в качестве премии. От этого пункта у Андрея аж глаза загорелись. Кроме того, им предоставлялась современная студия, где было все, что душа пожелает, от разнообразной записывающей аппаратуры до комнаты отдыха, душевой и чуть ли не бара. "Ого! Да там просто жить можно, – подумал Анатолий. – Бросать квартиру и переезжать туда". Студия располагалась прямо в здании клуба и имела отдельный вход.
– А что значит последний абзац? – недоуменно спросил Андрей. – "Данное соглашение подписываю в полном рассудке и принимаю всей душой, чем и гарантирую его выполнение".
Кириченко рассмеялся:
– Просто дань традиции! Когда-то давно, когда я заключал свою первую в жизни сделку, мой тогдашний юрист, человек большого юмора, ради хохмы внес в договор эти слова. Все тогда прошло просто великолепно, и с тех пор я решил сделать их своим талисманом. Это – как гарантия удачи. Суеверие, конечно, но мне помогает.
Когда соглашение приобрело окончательный вид, секретарша Кириченко подала каждому на подпись его экземпляр, уложенный в прозрачную папку-файл. Толик попытался вытащить контракт, но листки словно прилипли и никак не хотели вылезать из папки. Чирков потянул сильнее – и край бумаги, как бритва, порезал ему указательный палец. Подписав последний лист, он увидел, как тяжелая красная капля упала прямо на его подпись.
– Толян, ты что, порезался? – удивился Андрей.
– Вот, возьмите. – Кириченко протянул Толику салфетку. – Ничего страшного, бывает.
– Документы вам испачкал, – смущенно сказал Толик.
– Чепуха, – Кириченко расписался на листке с красной кляксой. – Пусть это будет мой экземпляр.
Он снял очки, потер глаза, взглянул на Чиркова – и тот чуть не упал со стула.
Лицо Кириченко не вызывало у него никаких ассоциаций, но вот такие глаза он уже видел. На него смотрели холодные стальные глаза Кравцова, человека, который умер, но перед этим отнял жизнь у доктора Меера. Именно этот взгляд в клубе "Антверпен" вывел Чиркова из состояния эйфории, вызвав чувство опасности и полной беззащитности...
* * *
Вечером Анатолий встретился с Викторией в уютном кафе. Гальперина, как всегда, была ослепительна. Даже одетая в джинсы и футболку, она была окружена той особой аурой, которая выделяет людей состоявшихся и состоятельных. Впрочем, все это было для посторонних. Для него же она была просто Викой, самым милым и близким существом на земле.
– Это для Анжелы, – сказал он, протягивая ей конверт с открыткой Андрея. – Просили передать.
Вика подняла брови, но ничего не сказала и спрятала конверт в сумочку.
Внезапно Анатолию захотелось рассказать ей о своей тайне и сомнениях насчет Кириченко. Но поверит ли она?
Виктория улыбнулась ему, мгновенно преобразившись из светской львицы в милую влюбленную девочку, и он понял, что если кто-то и поверит, то именно она.
Он рассказал все с самого начала, с того момента, когда впервые открыл дверь в старинный особняк, странным образом сохранившийся в трущобном районе. Анатолию не приходилось подбирать слова. Он говорил эмоциями, а этот язык был понятен и прост. Вика ни разу не перебила его – сидела и слушала, широко раскрыв глаза, и только чуть сильнее сжимала его руку, когда он описывал самые острые моменты. И ни тени недоверия не было на ее серьезном лице.
– Так ты считаешь, что работа у Кириченко может быть опасной для тебя? И хочешь моего совета?
– Да. Мне не с кем больше поделиться. Андрей не поймет, да и вообще не поверит...
– Толя, раз контракт подписан, то получается, что свой выбор ты уже сделал. Ну, отсоветую я тебе это сотрудничество – а что изменится? Документы оформлены, форс-мажора нет... Да и о какой-то реальной угрозе говорить пока не приходится. Ты ведь Кириченко нужен, зачем ему тебя трогать? Я не хочу сказать, что интуиция тебя обманывает. Раз уж ты получил особый дар, то и на подсознание, думаю, он тоже распространяется. Но...
– Да какой это дар, Вика?! Просто результат новой учебной методики, вот и все!
– Но ведь сама методика утрачена. И только ты успел вкусить ее плоды да еще и жив остался. А где твой Меер? А Кравцов? Так что дар это, самый настоящий. А вот что он принесет тебе и окружающим – это уже во многом зависит от тебя.
– Получается, что и от Кириченко тоже.
– Возможно. Но ты не складывай крылья раньше времени, мужчина! Несомненно, тебя хотят использовать. А твоя задача – извлечь для себя максимальную выгоду с минимальными потерями. Это игра, Толя. Как шахматы. И раз ты в нее уже включился, то просто старайся просчитывать наперед свои ходы и ходы противника. И самое главное, – Вика тепло улыбнулась, – что я с тобой. Ты мой, и никто тебя у меня не отнимет. Слишком долго я тебя ждала.
Это было безумно приятно слышать. И чувство, что его любит такая женщина, придало Анатолию сил. Мысли потекли спокойнее и Кириченко перестал казаться ужасным зверем.
– Для того, чтобы выстроить линию обороны, тебе нужны две вещи, – продолжала искушенная в таких делах Вика. – Это информация о намерениях противной стороны и точное знание собственных сил. Намерения Кириченко ты, допустим, частично узнаешь уже в понедельник, когда начнешь у него работать. А вот насчет себя самого... Ты-то сам знаешь свои истинные возможности? Что именно ты можешь?
Чирков пожал плечами:
– Понятия не имею. Легче рассказать, как все происходит.
– Стоп. Ты сочиняешь музыку, способную воздействовать на подсознание...
– Нет, не так.
– А как?
– Я ничего не сочиняю, не придумываю. Поначалу пробовал, но без толку. Просто в какие-то моменты я начинаю ее чувствовать. Воспринимать то, чего не слышат другие. Когда я увидел тебя впервые, от тебя просто исходил целый поток звуковых волн. Чувствовал это, наверное, не я один, а вот понять, что именно это такое, переработать и воспроизвести, получилось, видимо, только у меня. То же самое и в других случаях. Остальные, допустим, только чувствуют тепло, холод или, например, боль, а я еще и слышу их. Понимаешь? У меня в голове все перерабатывается в звуки и созвучия.
– Неужели любое ощущение может стать музыкой?
– Это не совсем музыка... Набор разных нот, их последовательность, тональность, интервалы между ними. Эмбрион... Музыкой его назвать еще нельзя. Необработанные созвучия могут представлять для слуха, например, всего несколько щелчков или, наоборот, какую-нибудь дикую какофонию. Это еще не мелодия. Но будучи вставленными в музыку, они заставляют звучать ее так, что она становится реально ощутимой для других органов чувств. Аранжировкой, как раз, занимается Андрей. Это у него получается гораздо лучше, чем у меня.
– Выходит, в одну и ту же мелодию можно вставить созвучия, абсолютно противоположные по воздействию?
– Практически – да. Но не забывай, что любая музыка сама по себе уже несет определенный эмоциональный заряд и лучше, если добавленные созвучия и уже существующие сходны, а не различны. Тогда они дополняют друг друга, а не взаимоуничтожаются.
– А ты контролируешь свой дар или все происходит независимо от твоего желания?
– Скорее всего, не контролирую. В большинстве случаев я – просто приемник-ретранслятор. Это накатывает на меня, как прибой, и избавиться от этих ощущений по своей воле я не могу. А вот вызвать определенные эмоции или ощущения в собственном теле – могу. Не всегда, но довольно часто.
– Так, это уже лучше. А если представить, что ты настроился, скажем, на драку – ощущаешь волны музыки агрессии, ожидаешь ударов, а вместо этого тебя начинают щекотать или делать расслабляющий массаж. У тебя возникнут новые звуки? И как они уживутся со старыми? Кто победит?
– Я как-то не задумывался над этим и не пробовал... Но, по логике, два противоположных воздействия должны взаимоуничтожаться, если они равны по силе. Или, если не равны, то одно из них останется, просто будет настолько слабее, насколько сильным было противоположное.
– Знаешь, что для тебя сейчас самое главное? Как можно скорее научиться управлять своими способностями. Стать не приемником, а творцом своего восприятия. И уметь выключать собственные ощущения.
– Легко сказать! Но как это сделать?
– Как? Тренировками, конечно! Пробуй, ищи, развивайся!
– Постараюсь...
– А еще – один очень важный момент. Ты говорил, что не помнишь почти ничего из того, что происходило с тобой во время эксперимента, но в памяти всплывают какие-то смутные обрывки информации. Так?
Анатолий кивнул.
– А раз всплывают фрагменты воспоминаний, – развивала свою мысль Вика, – значит где-то в подсознании должна существовать и целая картинка. Вспомнишь ее – и, не исключено, получишь ключ к полному пониманию происходящего и управлению своими возможностями. И если даже те крупицы, которые ты помнишь, позволяют создавать то, что ты создаешь... Даже не представляю, что будет, если ты вспомнишь все. Боюсь только, что эта задача будет посложнее первой. Но ты уж постарайся. И побыстрее.
– Вика, настоящий подарок судьбы, это не мои приобретенные способности, а ты – самая прекрасная и самая умная из женщин. И по-настоящему счастливым я чувствую себя только рядом с тобой.
– Не забывай, что даже наша встреча – это тоже следствие того, что с тобой произошло. Видишь, как все взаимосвязано в нашем мире. А вот следствием твоей грубой лести будет то... – Виктория сделала многозначительную паузу, а потом очаровательно улыбнулась и закончила: – То, что сейчас мы едем ко мне!
И, уже обнимая его, прошептала в самое ухо:
– Я безумно, просто безумно соскучилась по тебе.
* * *
Первая неделя работы в "Антверпене" прошла на волне ажиотажа от "Экстаза". Ничего другого Анатолию придумать за это время не удалось, да новый шеф пока и не требовал. Были обычные рабочие вечера в изрядно подвыпившем зале, заканчивающиеся исполнением "Экстаза", что открыл им дорогу сюда. С залом, в основном, работал Андрей. Трошкина просто распирало от удовольствия, когда в ответ на его реплики снизу несся восторженный визг и крики. Он, казалось, нашел свое истинное призвание и был полон сил и энергии.
Это именно он в первый же день работы на новом месте предложил придумать сценические псевдонимы. Себя он обозвал быстро – Ди-джей Wind – ветер, а потом начал придумывать и Толику всякие прозвища, сплошь английские, но Чирков не захотел стать ни ди-джеем Мечтой, ни Прикосновением, ни Душой, ни Молнией, ни Космосом. Его раздражали все эти глупые клички. Наконец Андрей поднял руки вверх:
– Все, не могу больше! Уморил ты меня совсем, переборчивый ты наш. Ну, сам предложи хоть что-то, не обойтись же без этого, Толян! Все ди-джеи сейчас с кличками. И ничего – живут и творят. И денег отгребают, кстати, вполне нормально.
– Хорошо, – сказал Чирков. – Я буду Меером. Ди-джей Меер.
– А что такое "меер"? – полюбопытствовал Андрей. – Как переводится?
– Это фамилия. Артур Моисеевич Меер... Без него мы с тобой не имели бы того, что имеем сейчас. Он был для меня кем-то вроде учителя. Наставник...
– Ладно, годится.
Домой оба попадали только утром. Но, если Андрей засыпал как убитый, то Анатолию дневной сон давался с большим трудом. Перестроиться из "жаворонка" в "сову" никак не получалось. Ему мешал солнечный свет, а когда он поставил на окна жалюзи, то выяснились другие раздражающие факторы: шум автомобилей, гомон ребятни на детской площадке, не говоря уже о соседе–тинэйджере, врубавшем на полную громкость что-нибудь типа: "Сегодня отец купил мне новые колонки. Теперь всем конец! Соседи, вешайтесь, подонки!".
Благодаря всему этому набору житейских прелестей, под конец недели Толик был подобен зомби или матери– одиночке, счастливой обладательницы орущей двойни, после месяца бессонных ночей. А спать ему хотелось по-прежнему в самый разгар его теперешнего рабочего времени – с двенадцати ночи до четырех утра. Чуть-чуть исправлял положение лишь крепкий кофе, которым Трошкин пичкал его во время работы в безумных количествах, способных довести до кофеинового шока стадо слонов.
– Слушай, – сказал Андрей, когда Чирков в очередной раз задремал прямо за пультом, – ты бы снотворное принимал, что ли, после работы, а то так скоро станешь полностью профнепригодным и выгонят нас с тобой отсюда к чертовой матери. Если доживешь, конечно...
– Да пробовал я, – вяло отбивался сонный Анатолий. – В нормальных дозах – не берет, а глотать "колеса" горстями, как наш предшественник – боюсь, что присяду скоро на эту гадость.
– Ну, так напиши себе "Волшебную колыбельную" типа: "Глазки закрывай, Толик, баю-бай, пока не пришел к тебе страшный Бабай!". А он обязательно к тебе придет, вот увидишь, и подарит тебе инфаркт в коробочке с бантиком. Если не научишься отдыхать, как все нормальные люди.
Слово "колыбельная" зацепилось за край сознания, и когда, под какой-то медляк, Чиркова снова стало клонить в сон, музыка пришла к нему сама. Она разговаривала с ним нежным голосом его матери, рассказывавшем о далекой прекрасной стране, где всегда лето, где розовые зайцы разъезжают верхом на добрых слонах, а солнышко по вечерам купается в теплом море под размеренный ласковый шум прибоя. Она звучала ритмом колес на стыках рельсов, шелестом осеннего леса и потрескиванием ночного костра. Шорохом свежего сена и песнями цикад. Мурлыканьем кошки и мерным стуком дождевых капель по крыше бабушкиного дома.
Звуки окружали его, сладкой струйкой втекали в тело, расслабляли мышцы, успокаивали дыхание и, сплетаясь в причудливые комбинации, замедляли биение сердца. И вот уже веки его опустились, пульт превратился в мягчайшую пуховую подушку, и сон понес его по волнам ничуть не хуже, чем иллюзион доктора Меера.
На рассвете, выходя из клуба, вялый, но все-таки отдохнувший Толик сказал Андрею:
– По-моему, я придумал новую музыку. Ту самую "Волшебную колыбельную"...
Через день обработанная Андреем мелодия уже поселилась на диске в плеере Чиркова. Сам аранжировщик несколько раз засыпал во время творческого процесса.
Теперь Толик мог, наконец, нормально выспаться. И сон, что навевала на него эта музыка, не могли прервать ни автомобили, ни детвора, ни девяностоваттные колонки соседа–меломана.
Но на этом история "музыки сна" не закончилась. Андрей, первым испытавший на себе действие "Морфеевой симфонии", решил помочь одному своему приятелю, чей маленький сынишка плохо спал и кричал по ночам.
На ребенка музыка подействовала моментально. Счастливые родители отблагодарили Трошкина бутылкой дорогущего коньяка, которую Андрей с Толиком распили в ближайший же выходной. За распитием Трошкин и родил идею:
– По контракту мы должны все созданное предоставлять шефу. А давай вместе с "Колыбельной" подкинем ему предложение: записать такой диск, растиражировать и продавать страждущим. Грудных детей у нас навалом, а сколько взрослых страдает от бессонницы! Глушат таблетки пачками! А мы им раз, пожалуйста: "Безвредная, экологически чистая снотворная музыка, не вызывающая привыкания. Побочных эффектов не обнаружено". Что скажешь?
– А шеф нас не пошлет с этой идеей? Колыбельная... Мы ведь должны зал заводить, а не усыплять. Ха! Представь: ночной "Антверпен", полный громкого храпа. Шарль Перро, "Спящая Красавица"! И официанты нас порвут на части. Шутка ли, остаться без чаевых!
– Зато охранники будут довольны: спокойно, никто не буянит. Давай попробуем, Толян!
Чутье не подвело Андрея. Кириченко не только благосклонно отнесся к этой идее, но и похвалил за предприимчивость. Вскоре первые диски с "Волшебной колыбельной" отправились успокаивать "ванек-встанек". Предприятие это не носило характера громкой акции. Шеф придерживался спокойной и ненавязчивой политики "медленного внедрения" через поликлиники и больницы, где каждый врач, выписывающий своим пациентам данный курс лечения, имел свой процент от сбыта.
Вообще, Кириченко не часто общался с ними и не обременял чрезмерным контролем. Время от времени, через Даманского, он передавал им даже не распоряжения, а, так сказать, пожелания – какой темой можно порадовать посетителей клуба.
"Антверпен" становился все более модным. По вечерам пустых мест в большом зале совсем не оставалось. И это была, несомненно, их заслуга. Где еще можно было, не выезжая из большого пыльного города, насладиться весенним цветением садов Италии или вдохнуть свежий океанский бриз? Или, сидя за столиком, ощутить себя птицей, пролетающей над вершинами Альп. Или стать султаном, владыкой роскошного гарема и половины мира, чувствовать на себе подобострастные взгляды сотен влюбленных в тебя женщин.
Музыка могла очень многое. Могла подарить бурную радость и тихую печаль. Могла сделать решительным или сентиментальным. Дать возможность почувствовать себя ребенком и седым мудрецом. Узнать, насколько яркими бывают звезды и какими душистыми – полевые цветы. Насколько нежными могут быть женщины и темпераментными мужчины. Передать через музыку те или иные образы и эмоции Анатолию становилось все проще. Не надо было придумывать ничего нового. Достаточно было лишь вспомнить либо пережитое им самим, либо чувствовать пережитое и виденное другими. Каждый из посетителей излучал свою мелодию, сотканную из личных переживаний и впечатлений. Он чувствовал их всех. Оставалось только выбрать нужное. А аранжировки Андрея придавали темам черты обычной музыки.
Шеф был доволен. Это выражалось в щедрых премиальных.
Но в начале октября Толик и Андрей были приглашены к нему в кабинет, и Кириченко поставил перед ними новую задачу.
– Вам не кажется, молодые люди, что хватит кормить наших клиентов легкими блюдами? Иначе они привыкнут. Предлагаю встряхнуть их чем-нибудь экстремальным. Наполнить до краев адреналином.
– У вас есть конкретные предложения или нам действовать на свое усмотрение? – спросил Анатолий.
– Действовать, конечно, вы будете на свое усмотрение. Но предложение есть. Надо дать почувствовать людям настоящую стихию. Промочить их до нитки хорошим дождем или обдуть ветром. Как вы на это смотрите?
– Интересная задумка! – сразу же загорелся Андрей. – Толян, что скажешь?
– Сделаем, – уверенно ответил тот.
* * *
Тема дождя была готова через три дня.
Вечер начался как обычно. Стандартная программа, часов до десяти, пока собирался народ. Но вот музыка стихла.
Раздалось еле слышное потрескивание ударных. Звук был настолько легким, что казалось, будто шуршат, перекатываясь, песчинки, несомые сухим ветром. Шуршат по мостовым деревянных городов, по черепице, по крышам хижин из тростника, по юртам скотоводов, затянутых шкурами, по золоченым куполам мечетей, у стен дворцов и теремов. Песок струится из дверей, течет по высушенным листьям и траве, скользит по одежде, скрипит на зубах, засыпает глаза.
В шорохе песка появился новый звук. Это вздох горячей пустыни. Толпа на танцполе начала тяжело дышать. Люди почувствовали этот песок, и пыль и жар от раскаленных солнцем скал. Все разом остановились. Парни расстегивали рубашки и оттягивали горловину футболок, по лицам юных девочек струился пот, смывая косметику и оставляя на щеках дорожки от туши. Посетители за барной стойкой требовали льда, а бармен, открыв холодильник, наслаждался прохладой, идущей изнутри, и не торопился выполнять заказы.
Толик ввел в эту гамму звуков новые тона. Мелодия стала глуше. Казалось, весь мир окутала вата, слои которой все утолщались и уплотнялись. Воздух сгустился, потяжелел, начало парить.
Из динамиков вырвался первый отдаленный раскат грома. У Андрея получилось смодулировать его очень точно. Он звучал отовсюду. Люди начали терять чувство реальности. Многие из них уже не видели зала, для них существовал только горизонт, затянутый тучами, и спертый воздух, влажный, как в бане, и почти такой же горячий. Они ждали дождя. Они хотели его, несмотря на то, что где-то в душе нарастало беспокойство – извечный страх сухопутного существа перед водной стихией. Ритм музыки начал нарастать. Толик поймал себя на том, что и сам начинает посматривать на стеклянную крышу, опасаясь за ее надежность.
Ветер из динамиков усилился, принося прохладу в разгоряченный зал. В электронном потоке звуков можно было уловить треск ломающихся сучьев и полный тревоги шелест листвы.
Вдруг все разом стихло. Ни звука... И в этой тишине вдруг – "кап!" – запела струна. И еще – "кап... кап... кап...".
Со следующим порывом музыкального ветра ощущение отдельных капель исчезло. Надвинулась, нарастая, стена дождя, и с небес обрушилась вода. Народ в зале ощутил на себе ее струи.
Толик добился желаемого эффекта. Барабанная дробь дождя была настолько реальна, что он сам видел эти низвергающиеся потоки. Он, как Перун, восседал на туче и пускал стрелы молний, раскаты грома и бесконечные водные нити вниз – на землю.
От грохота люди зажали уши ладонями. В воздухе явно пахло озоном. Толик ликовал. Он чувствовал, как вода стекает по его волосам, заливает глаза, струится по телу. Прилипли к ногам брюки, промокли туфли.
Он был увлечен своей импровизацией. Вспоминались все летние ливни: в лесу и в открытом поле. Он перестал видеть лица людей в зале, и забыл про их существование. Не было ничего кроме дождя. Он уже не играл, а просто ловил стихию. Пальцы сами извлекали из компьютера водные потоки, электричество и громовые раскаты. Он не контролировал свое тело, его руки стали как бы инструментом чужой воли, а сознание – только зрителем. Он понимал, что воды будет много, ее должно быть много, чтобы очистить землю от грязи, от пыли и, возможно, даже от человечества. Уже слышно было, как внизу плещутся волны...
Он не видел, как люди забирались с ногами на столы и стулья, не видел толпу, штурмующую лестницу на второй этаж. Люди превратились в дикую стаю обезьян, ищущих спасения от наводнения. Мужчины отталкивали женщин, стремясь забраться повыше. Это была борьба за выживание. Те же вибрации ужаса чувствовал Ной, когда его ковчег плыл в прибывающих водах, оставляя позади руины и тонущий мир. Это была генетическая память обо всех мировых потопах. От первого таяния ледников, до последнего потопа, описанного в Библии. Вода смывала всю мерзость, все грехи этого мира.
Неистовая симфония набирала силу, и вдали уже слышался грохот гигантских волн, которые в одно мгновение сотрут все следы цивилизации, как только достигнут берега.
Паника в зале "Антверпена" сменилась тихим, сковывающим движения ужасом и безысходностью. Люди смирились перед мощными разрушительными силами природы, перед их последним жутким аккордом.
Анатолием владело чувство мрачного торжества. Он все так же не видел ничего вокруг. Он был весь в ливне. Он сам стал частицей и этого ливня, и этой гигантской волны, готовой поглотить мир. Пальцы с бешеной скоростью бегали по клавиатуре компьютера, сея вокруг дождь. Он был рад воде. Ему хотелось вдохнуть ее полной грудью, как воздух, погрузиться в нее с головой и раствориться в этом океане. И пальцы превращались в диковинных рыб, скачущих по веткам коралла-компьютера...
Внезапно его будто швырнуло к скалам. Он почувствовал толчок, полет и удар обо что-то. Это был пол. Он лежал, не понимая, что с ним – слишком уж резким был переход. Повернув голову, Чирков увидел Андрея, который лежал рядом, вцепившись в его рубашку. Освободиться от захвата удалось с трудом – рука Трошкина была сжата намертво, так, что побелели костяшки пальцев. Ничего еще не соображая, Анатолий поднялся на ноги и оглядел зал.
Зрелище было пугающим.
Танцпол опустел. На столах же, стульях и барной стойке застыли молчащие люди с побелевшими лицами и безумными глазами. Некоторые были в обмороке. Еще больше народа толпилось на лестнице, ведущей на второй ярус. От былого лоска посетителей не осталось и следа. Волосы женщин были спутаны, платья измяты и испачканы. У мужской половины дела обстояли не лучше – пиджаки с оторванными рукавами, рубашки без пуговиц...
Толик понял, что все они до смерти перепуганы, даже бравые охранники. Почему? Он еще раз обвел глазами зал, ожидая увидеть или взрывное устройство, или ползающих ядовитых змей. Но ничего этого не было. Только оброненные на пол дамские сумочки, пуговицы, обрывки одежды и посуда со столов.
Тишина длилась не меньше минуты. Казалось, все находящиеся в клубе решают тот же вопрос что и Анатолий. И как гром среди ясного неба прозвучал одинокий женский голос:
– А где же вода?! Здесь же нет воды!
И все словно пробудились. Как в финале сказки о Спящей Красавице, когда спадают чары с королевского дворца и все придворные, разом очнувшись, продолжают заниматься тем же делом, за которым их застал сон, насланный доброй феей. Люди пришли в движение одновременно, с той лишь разницей, что не стали, как в сказке, продолжать делать то, что не доделали. Они слезали со столов и стульев, спускались с лестницы, удивленно перешагивали через битые бокалы и тарелки, обходили лужи из вина и рассыпавшиеся салаты и фрукты. Они с изумлением разглядывали друг друга, поправляя одежду, и то здесь, то там слышалось:
– Ты тоже видел воду?
– Я же не сошел с ума? Ведь это было?!
– Неужели новый оптический эффект? Я же видел, чувствовал воду!
– Нас что – разыграли? Не может быть, я ведь чуть не утонула!
– А я нахлебался воды так, что до сих пор тошнит.
– А волны? Ты видела? Целые водяные горы!
Какой-то бандюковского вида мужичок говорил своему другу:
– Братан, слышь, я чуть не обоссался, в натуре! Как пацан, понимаешь? Что ж тут было?
– Не знаю, – отвечал кореш. – Но думал – все, кранты! Ну, мы с тобой не двинутые? Не могли же к нам прийти одинаковые глюки! Ты видел эти волны, блин? Отвечаю, даже тот шторм на Карибах и в долю не канает с этим!
Одни голоса перекрывались другими. Стильные девчонки хлюпали носами в салфетки и напоминали испуганных первоклассниц. Ранее холеные и уверенные в себе крутые бизнесмены заливали шок оставшейся кое-где водкой и не поднимали глаза на своих спутниц, которых они несколько минут назад спихивали в воду, прорываясь наверх в лучших традициях "Титаника". Кто-то так и сказал:
– Это было как на "Титанике". Теперь понимаю тех людей...
И тут в зале прозвучал голос, показавшийся гласом Божьим – спокойный, уверенный и даже несколько насмешливый, что было просто невероятно:
– Господа, я думаю, что никто из вас в жизни не слышал ничего подобного.
На сцене с микрофоном в руках стоял сам хозяин заведения. Кириченко улыбался, торжествующе оглядывая окружающих. Судя по всему, музыка Чиркова на него никак не подействовала.
– Это еще раз доказывает, что "Антверпен" – лучший клуб нашего города! И не только нашего! Таких зрелищ, как у нас, вы не увидите нигде. Ни один клуб не может похвастаться такими спецэффектами! Никогда и нигде вас не удивят настолько сильно, насколько можем удивить мы! Как владелец клуба, я приношу свои извинения тем, чья нервная система оказалась не готова к такой встряске. Мы готовы возместить нанесенный вам материальный ущерб. А что касается морального... – он сделал театральную паузу. – Думаю, что начало новой эпохи популярности нашего клуба надо отметить. Сегодня "Антверпен" угощает всех своих гостей. Обещаю, что еще не раз вам запомнятся вечера, проведенные здесь! Мы всегда ждем гостей и рады вам! И особую благодарность я выношу нашим МС, озвучивавшим этот необыкновенный спектакль. Браво, ребята! Вы – лучшие! Настоящие суперстар!
Кириченко посмотрел на Толика и Чирков прочел в его взгляде: "Это только начало. Теперь будем делать так, как я скажу! И ты это прекрасно понимаешь, и никуда не денешься".
Толик отвел глаза.
"Это ведь ты все натворил, Толян? Да? Я знаю – это ты! – сказал его внутренний голос. – Зачем ты это сделал?"
Он почувствовал руку на своем плече и понял, что "внутренний голос" был голосом Андрея, который уже пришел в себя и встал.
– Зачем, Толян? Пусть они думают, что это были оптические спецэффекты, но мы-то знаем, что никаких эффектов не было, кроме одного – этой твоей музыки! Черт тебя побери! Мы же все чуть не сдохли! Ведь все поверили в этот кошмар! Я думал, что сейчас утону вместе со всеми! Тебя спасти хотел, стащил со стула. А тебя все это забавляло? Ты хотел, чтобы все утонули? Все эти люди? И я? А может, и ты сам? Толян, мать твою, не молчи! Скажи что-нибудь или я двину тебя по голове этим стулом!
– Давай... Ты же сам все понимаешь. Это было как... Я не могу противиться. Помню только воду и помню кайф. И то, как мне безумно хотелось, чтобы воды было больше... Андрей!
– Ну?
– Ведь этого не может быть! Так просто не бывает! Я знаю – есть хорошая сильная музыка. Она может влиять, может нравиться, может вызывать эмоции. Но такое мне и не снилось! Это же полный бред! Как можно заставить поверить такую кучу нормальных людей в то, чего нет?! Не могу объяснить... Я боюсь этого, Андрей! А еще больше боюсь того, что может быть.
– Собирайся. Пойдем туда, где нормально, где пьют и слушают глупые песни с примитивным мотивом, и где не надо думать и бояться. А определяться будем после.
Они покинули "Антверпен" через запасной выход и уже не слышали, как зал ревел, требуя МС, – не для расправы, а для пьяного восхищения и благодарности. И, наверное, в ожидании услышать снова "что-нибудь этакое".
Они не пошли ни в "Розу ветров", и ни в какой другой кабак, а просто взяли в ночном магазине две бутылки "Немирова", четыре пива, маслин и томатного сока и устроились в парке. И там, на лавочке, когда вторая бутылка уже подходила к концу, Толик решился, наконец, рассказать другу о докторе Меере, его машине и эксперименте, который, судя по всему, все-таки прошел успешно. Даже более чем успешно. Для него, Чиркова.
А когда Андрей усвоил это, пришла пора рассказать и о Кириченко с глазами Кравцова...
|
