1|
2|
3|
4|
5|
6|
7|
8|
9|
10|
11|
12|
13|
14
* * *
Это было еще Ничто. Черный холодный ужас, не имевший ни названия, ни направления. Наверное, Солнце и Земля еще не родились. Не было звезд, было только одно огромное Ничто, в котором он плавал, как в холодном киселе. Телесная оболочка исчезла. Зрение тоже исчезло или стало бесполезным во тьме. Ничто давило только на слух, жуткой тишиной, которая была ужаснее всего, что ему доводилось слышать. Тишина заливала его черным потоком, набрасывала на него миллиарды тонн мягкой черной ваты, из которой невозможно выбраться, как ни старайся. Сколько прошло времени – минута или миллиарды лет, он не знал. Время ничего не значило в полной пустоте. Оно еще не родилось. И когда прошли эти миллиарды лет в пустоте, он понял, что космос оживает. Его чувства обострились до предела, ожидая Начала всего.
Он не понял, что это было. То ли легкий ветерок внезапно нарушил недвижимое пространство, то ли это был какой-то слабый шорох. Все чувства ожили одновременно, каждая клеточка тела дышала, осязала, видела и, особенно, СЛЫШАЛА, как пустота заполняется чем-то, еще не известным, но уже неизбежным.
Светлело. Сначала это была какая-то серая шуршащая мгла, после – появились цвета. Сперва почти серый, но уже с оттенком нежно-сиреневого, который пах утренним туманом в лесу и издавал мягкий звук.
Цвета становились ярче. Сиреневый, который и пах, как сирень, звучал старинным клавесином. Голубой – колокольчиками и ручейками скрипок. Потом он стал морской волной, поющей виолончелью, над которой вырисовывался темно-синий цвет морских ветров, дующих в трубу. Вот и зелень саксофона с полутонами и оттенками, а где-то впереди уже маячит густая, тяжелая и глубокая соната желтых звуков рояля и красных звуков органа.
А вот и знаменитый "Большой взрыв", давший начало звездам и всему, что составляет теперь космос. Он ворвался оглушительным грохотом ударных, которые крушили все на своем пути огненными мельничными колесами и, расплавляя, выливали в разные стороны спирали вселенных, с туманностями, галактиками и яркими вспышками звезд, звучащими каждая на свой лад. Затем он услышал одну из них особенно четко, мгновенно приблизившись к ней. Он знал, что это Солнце, еще юное и неукротимо бурное, извергающее симфонию обжигающих звуков цвета расплавленной стали. Огромные огненные языки извивались во все стороны, прося отделить их от тела матери-звезды. Некоторым это удавалось, и они с треском порванных гитарных струн, многократно усиленным, отрывались от общей огромной массы и начинали жить своей собственной жизнью, не улетая, однако, совсем далеко от своей родительницы. Вот уже десять планет кружат по своим орбитам. Вот взорвался Фаэтон, и осколки его заполнили пространство.
Потом он оказался на Земле, где оглушительно бушевали древние океаны, обрушивая на сушу невиданные по силе шторма, где завывали мощными небесными трубами ядовитые ветры.
Постепенно ветры снизили свою первобытную ярость и зазвучали более мелодично. В них уже чувствовалась свежесть будущих бризов, насыщенных чистым воздухом, который нес с собой жизнь.
Стала развиваться растительность. Мягкая мелодия зеленых стеблей и листьев постепенно перекрывала остальные звуки. Планета оживала, всюду струились реки, звеня серебром ксилофона. В них уже завелась рыба и множество различных растений и микроорганизмов. Пустынь еще не было и в помине. Все звучало жизнью, и прекрасней этих звуков Анатолий раньше ничего не слышал. Появились первые наземные существа, которые быстро занимали сушу, эволюционируя в новые и новые виды. Уже можно было увидеть знаменитых динозавров, и каждый из этих монстров творил свою живую неповторимую музыку. Возникали и другие виды, которые положили начало млекопитающим, но динозавры все еще оставались безраздельными властителями Земли.
Потом внезапно все изменилось. Возник ужасающий звук, который отчасти напоминал грохот новорожденной Вселенной, только в нем преобладала, постепенно выделяясь, тема холодного безжизненного первопространства. Анатолий впервые чувствовал мощную Музыку Смерти. Огромное небесное тело с грохотом врезалось в зелень молодой планеты. Затем темнота, холод и повсюду смерть. Такого грандиозного траурного марша не создавал ни один автор за всю историю человечества. Да и кто мог бы соперничать в этом с Ее Величеством Природой, хоронившей миллионы своих детей. Это был похоронный плач Земли, которая оплакивала себя.
Постепенно картина менялась. Небеса очистились от пыли и в холодные звуки зимы стали вкрадываться нотки Большой Весны. Жизнь не умерла, она упорно пробивалась наружу из-под уже изрядно подтаявшего ледяного покрова. Скоро повсюду бушевала весна. Маленькие зверьки, сумевшие уцелеть во время долгих холодов, творили себе подобных. Постепенно они меняли облик и заселяли огромные пространства, освободившиеся от бывших своих властелинов. Появились новые виды, более похожие на привычных глазу нынешних обитателей Земли. А в лесах, под защитой зеленого покрова, уже суетились мелкие млекопитающие с большими глазами и цепкими руками – первые приматы. Прошло время – и их далекие потомки спустились с деревьев и, сгорбившись, опустив длинные, до земли, лапы с пятью пальцами, начали бродить по равнинам, собирая упавшие плоды и выкапывая корешки трав. При этом они постоянно переговаривались, издавая гортанные звуки, а иногда просто рычали и визжали.
Время замедлило ход. Вероятно, пришла пора познания сущности вида, который через многие тысячелетия достигнет небывалого развития, покорит космос, создаст совершенные электронные технологии и при этом уничтожит половину планеты, если не в войнах, то в экологических катастрофах, вызванных эксплуатацией этих самых технологий.
Небольшая группа приматов пробиралась по равнине, заросшей высоким кустарником. Впереди – крупный коренастый самец. Он постоянно нюхал воздух и временами обнажал клыки, когда ветер доносил до него неприятные запахи. Видимо, они шли привычным маршрутом к водопою, где проводили время дневной жары. Заросли кустарника впереди поредели, и тропа проходила по почти открытой местности, окаймленная болотом. Внезапно направление ветра переменилось, и вожак, повернув голову к зарослям тростника, тревожно задвигал ноздрями. Потом остановился и коротко рыкнул. Идущие следом обезьяны замерли. Шерсть вожака встала дыбом, он подобрался и тихо зарычал. Теперь уже вся стая почувствовала опасность. Самцы сбились в кучку, прикрыв собой самок и молодых обезьян. Сделано это было вовремя. В тростнике мелькнуло желтое тело и секунду спустя крупный хищник, напоминающий современную пуму, но желто-бурого цвета, с огромными саблевидными клыками, одним прыжком перемахнул через тростник и очутился в нескольких метрах от перепуганных приматов. Обычно саблезубый нападал в сумерках, но в этот раз что-то заставило его выйти на охоту в жаркое дневное время. Напасть из засады не удалось, и теперь он, подергивая хвостом, припал к земле, намечая первую жертву. Его желтые глаза остановились на вожаке, поскольку тот был к нему ближе всех. Из груди саблезубого вырвались хриплые низкие звуки. Обезьяны, услышав их, буквально окаменели.
Несмотря на тысячи поколений, отделявшие его от далеких предков, Анатолий понял эти звуки не хуже них. Это была прямая угроза. Низкие частоты вибрировали в мозге, и в кровь обезьян лихорадочно выбрасывался адреналин, заставляя искать выход. То была опасность и вызов одновременно. Хищник не оставлял им выбора. Они должны были сражаться, и тогда погибнут некоторые, или бежать – тогда погибнут почти все. Низкочастотные вибрации звучали издевкой. Они заставляли подчиниться, давая, однако, почувствовать не только страх, но и нечто большее. Они не могли понимать еще, эти приматы, но чувствовали, что цель саблезубого – заставить их бежать. И тогда они в его власти, и спасутся немногие.
Глаза вожака понемногу стали наливаться кровью. Выброс адреналина заглушил страх. Он поднял уголки рта, выставил клыки, отрывисто зарычал и стал притопывать на месте и раскачиваться из стороны в сторону. Звуки нарастали, побуждая других самцов повторять их. Это была боевая песня. Они подбадривали друг друга и возбуждали в себе и остальных ненависть к врагу. Их движения ускорялись. Страх исчез, уступая место ярости. Они были готовы драться. Наиболее крепкие самцы во главе с вожаком, все так же скалясь и притопывая, стали приближаться к хищнику, растягиваясь в дугу. Саблезубый зарычал еще громче, надеясь вернуть их прежний страх. Но обезьяны уже вошли в раж. В сторону саблезубого полетели камни и сучья. Бросали обезьяны неумело, но иногда попадали в цель. Вид, а самое главное, вибрации готовых к бою двадцати крупных разъяренных обезьян охладил охотничий пыл хищника. Ему не удалось сразу посеять панику среди них, а теперь было уже поздно. Он рыкнул еще раз и попятился. Гибкое тело взметнулось в прыжке и исчезло в зарослях.
Ликованию обезьян не было предела. Теперь они рычали и визжали, с явно выраженными победными нотками. Наверное, это была одна из первых побед предков человека, одержанная с помощью звукового оружия.
Чирков переживал, вероятно, те же ощущения, что и обезьяны. Природа, изменив внешность человека, оставила неизменными все его первобытные инстинкты, которые и помогли выжить роду Homo. Спустя миллионы лет эти бормотания сменятся песнями древних воинов перед походом, а еще позже зазвучат боевые кличи средневековых рыцарей, которые, в свою очередь, уступят место военным маршам и крикам "Ура!" или "Банзай!".
Анатолий продолжал смотреть, как разворачивается перед ним летопись истории, основной движущей силой которой оставались звуки. Он слышал и запоминал все. Писк детеныша, зовущего свою мать, и предсмертный вопль угодившего в трясину питекантропа, который в последние минуты жизни предупреждал об опасности идущих за ним сородичей. Он слышал призывный крик самцов животных в брачный период, который должен был привлечь их подруг, и ласковое бормотание и повизгивание самок, отвечающих им и готовых к любви. Перед его взором прошла гибель тысячи неандертальцев, застигнутых землетрясением и лесным пожаром. Погибая, они вопили, повергая в панику своих же соплеменников. Еще позже он видел, как в новых многочисленных племенах шаманы исполняли мелодии благоденствия в честь удачной охоты или победы; или песни скорби по погибшим соплеменникам. Общество развивалось. И чем более высокоразвитым оно становилось, тем сильнее утрачивал человек связь с природой, тем больше забывались исконные основные мотивы, стираемые достижениями и ритуалами цивилизации.
Только крошечными фрагментами люди сохранили былую Музыку. В основном это были медитативные мелодии, гимны или торжественные марши. Но от истоков в них осталось очень мало. И когда какой-нибудь гениальный композитор нового времени творил очередной шедевр, который повергал в восторг общество, никто не думал, что эта "волшебная мелодия" всего лишь воспоминание, отрывок Великого звукового кода, сохраненный генетической памятью. А музыкальные хиты современности, вообще, во многом обязаны своим появлением на свет пристрастием их авторов к наркотикам, что позволяло войти в измененное состояние сознания. И тогда инстинкты, пробиваясь сквозь нагромождение условностей, возрождали в их памяти элементы древних вибраций.
Анатолий знал теперь множество звуковых комбинаций, начиная от Большого взрыва, создавшего Вселенную, до атомного взрыва над Хиросимой. Но это было далеко не все. Просто первый этап завершился, и именно во время взрыва "Малыша" была поставлена финальная точка.
Вот он стоит возле синтоистского храма и слышит гул американского самолета, несущего смерть. Вместе с ослепительной вспышкой света он услышал последнюю ужасающую мелодию, мелодию взрыва атомной бомбы. И полетел в небытие вместе с частицами города...
В то же время в его виртуальном мире взорвался Храм звуков.
Уже летя в черноту, он нажал на аварийный выключатель...
* * *
Когда люди Цезаря ворвались в аппаратную, шли последние минуты сеанса.
Степаныч даже не шелохнулся. Он очень уважал автоматы и предпочел сидеть тихо, как мышь. Кравцов не хотел лишнего шума и приказал перенести спящего Толика в машину, чтобы потом избавиться от него.
Хотя первый сеанс завершился и аппарат был уже разрушен доктором Меером, сознание Чиркова еще летело по неведомым спиралям параллельных миров, подгоняемое виртуальным взрывом атомной бомбы.
Два гориллоподобных молодца быстро и легко донесли его до трейлера, в котором он и должен был отправиться в свой последний путь. Они как раз открывали заднюю дверь, когда старый особняк за их спиной полыхнул пламенем. Массивная бронированная дверь размазала верзил по машине, а сам трейлер взрывной волной был отброшен на несколько метров и почти погребен под слоем битого кирпича, стекла и исковерканных кусков перекрытия.
Счастливая звезда не только сохранила Анатолию жизнь, но и избавила от врагов. Но об этом он узнал только через два дня, придя в сознание в больнице. Чирков заработал сотрясение мозга, сопровождающееся частичной амнезией. Амнезия была своего рода защитной реакцией на небывалое по силе воздействие на его мозг. Случилось именно то, чего так опасался доктор Меер. Когда через несколько дней память все же вернулась к Анатолию, новые знания так и остались там, неведомые ему самому.
Газеты много писали о гибели Кравцова. Милиция пришла к выводу о том, что всему виной конкуренты Цезаря по разделу сфер влияния. Чиркова считали случайным прохожим и он не опровергал такое мнение.
Вырванный из привычного ритма жизни, Анатолий постепенно приходил в себя. Он догадывался о том, как все на самом деле случилось там, в особняке, и ему было жалко Меера. Но более всего Чиркова угнетало разочарование от того, что эксперимент не удался и Артур Моисеевич уже никогда не получит заслуженного признания. Взрыв уничтожил не только машину, но и все материалы, которые помогли бы ее воссоздать. Анатолию оставалось принять все, как есть...
Навещали его и Артем Иванович, и Олег, и Димка, и другие коллеги. Два раза приходила Марина. В первый раз – просто проведать, а во второй у них состоялся разговор, и они договорились о разводе. Без споров, без упреков и обид. Оба понимали неизбежность разрыва, и дело было только за выздоровлением Анатолия. Больше Марина в больнице не показывалась, и ему от этого было только спокойнее.
Его окружали товарищи по несчастью, такие же пациенты травматологического отделения. Все они попали сюда по разным причинам, но с похожими диагнозами – переломы, сотрясение мозга, ушибы... Один пострадал по пьянке – перелезал к себе на балкон с балкона соседа и упал с третьего этажа. Другой угодил под машину. Третий покалечился на стройке.
Более всего Чирков сошелся с Андреем Трошкиным. Тот работал в рекламном отделе телерадиокомпании "Сигма", а в больницу попал, когда мчался на своем "опеле" на работу. Как всегда опаздывал и решил проскочить на красный свет. Тут-то ему и врезала "ГАЗель". Конечно, переломы двух ребер и ноги не представляли угрозы для жизни, зато могли здорово подпортить ему карьеру.
Отдел создавал рекламный ролик "Слайта" – нового безалкогольного напитка, и представители компании-изготовителя хотели через неделю видеть хотя бы первоначальный вариант. Видеочасть давно была смонтирована. Кассету приносили в больницу коллеги Андрея, для просмотра того, что было сделано.
Героиня ролика, белозубая модель в бикини, проезжая на мотоцикле по морскому пляжу, щедро разбрасывала в толпу жаждущих свежести отдыхающих пакеты "Слайта" и люди вдруг начинали видеть мир в ярких, фантастических красках. На песчаном, довольно грязном пляже вырастали шикарные пальмы, все девушки становились длинноногими и большегрудыми, а парни – мускулистыми и обаятельными. По мнению Чиркова, ролик получился ничего, на уровне. Если бы не музыкальный фон. Андрей как раз и занимался подбором соответствующего музыкального сопровождения к видеоряду.
Целыми днями он прослушивал массу песен, прыгая с одной радиоволны на другую. Были опробованы и хиты, и малоизвестные произведения, но пока варианта, который бы устроил Трошкина, не находилось. Музыка либо не ложилась на видеоряд, либо ложилась, но никак не ассоциировалась с самим напитком. Андрею приносили специально сочиненные мелодии, да и сам он, имея музыкальное образование и некоторый талант, пытался придумать что-нибудь, что, по его мнению, могло понравиться телезрителям. Ну и конечно – заказчикам, чтобы заставить их раскрыть кошельки.
Заказчики, по словам Андрея, были серьезными и переборчивыми, и если через неделю им не представят варианта: ролик, плюс музыка, плюс слова, которые бы их устроили, то они могут отдать заказ другому каналу. Андрей, как музыкальный редактор рекламного отдела, при таком раскладе оставался не только без премиальных, но и, возможно, без работы – у него были натянутые отношения с начальником отдела, и тот не упустил бы возможности использовать такой случай.
Все это Андрей и обсуждал с Анатолием в туалете, присев на подоконник и опираясь на костыли.
– Ты только представь, Толян, я уже с десяток вариантов предложил, а он все зарубил. "Не то", говорит. Да я и сам понимаю, что "не то". Но лучшего пока нет. Выдохся я как-то, а может, из-за аварии такое... Творческий ступор... Ну, вот как тебе последний вариант?
– Если честно, не очень, – откровенно ответил Чирков. – Тут нужно что-то другое. Люди должны почувствовать жажду, настоящую. Не просто сухость во рту, а иссушающий жар. Им должно казаться, что это не просто напиток, а Последний Глоток Надежды. И если его не сделать, то они высохнут и завянут, как те колючки, которые мелькают в первых кадрах, на пляже...
Вернувшись в палату, Толик попробовал уснуть. Уже в полудреме он представил себя лежащим на горячем песке с пересохшим горлом и изнывающим от зноя.
Жара... Солнце давит на голову, трещат цикады, где-то шумит море, но вода там соленая и не утоляет жажды... Жажда заполняет тело, кричит изнутри, готова сжечь, иссушить...
Толик повернулся к Андрею:
– Тебе могут принести гитару? Кажется, я понял, что нам нужно.
– Да? – Андрей недоверчиво посмотрел на него. – Гитара есть в двенадцатой палате, я видел...
Вскоре они устроились в вестибюле. Толик напевал себе под нос, подбирая мелодию, а Андрей тут же записывал ноты. Они так увлеклись, что чуть не пропустили ужин.
Когда Трошкин воспроизвел мелодию целиком, от начала до конца, благо, играть он умел неплохо, оба непроизвольно облизнули губы.
– Слушай, Толян, я или давно не пил, или сошел с ума. Умираю от жажды.
– Ты знаешь, меня тоже что-то сушит...
– Иду немедленно звонить своим! Пусть забирают запись и начинают аранжировку, а я пока напишу текст. Потом посмотрим, что получилось. Ну, дружище, если это дело выгорит, то процент от моей премии тебе обеспечен. Ты – гений!
– Брось, мне просто интересно. Наверное, это именно то, чем бы я хотел заниматься в жизни, да только судьба распорядилась иначе.
Они выпили чуть ли не по литру минералки, и Андрей сразу сел сочинять слова. Толика сморил сон и, засыпая, он видел, как Трошкин быстро пишет в блокноте, зачеркивает и снова пишет.
...Это был не просто успех, а успех ошеломляющий. Дело было даже не в том, что заказчики безоговорочно приняли новую музыкальную версию ролика. И даже не в гонораре, которого хватило на то, чтобы все отделение травматологии, включая медперсонал, всю неделю гуляло настолько, насколько это вообще допустимо в условиях больницы.
Основной неожиданностью стало то, что когда на экраны вышла реклама нового напитка "Слайт", он в считанные дни стал самым популярным напитком сначала в городе, потом в регионе, а вскоре и во всей стране. Производители, не ожидавшие такого бешеного спроса, не справлялись с заказами и в спешном порядке расширяли производство. Масс-медиа наперебой твердили, что наконец-то и в родном Отечестве появилась по-настоящему великолепная, обожаемая потребителями продукция с изумительными вкусовыми качествами и чуть ли не целебными свойствами. Концерн "Слайт" производил уже не только напитки, он торговал фетишами. Логотипы "Слайта" были везде: футболки, шариковые ручки, посуда, пакеты и прочее, прочее... По всем прогнозам новый чудо-напиток в скором времени должен был потеснить на рынке даже таких монстров как "Пепси" и "Кока-Кола".
За три дня до выписки Трошкина к ним в палату попал новый больной. Это был охотник, которого привалило стволом. На той охоте небо внезапно затянуло тучами и хлынул ливень. Парень нашел себе укрытие под деревом с не по-осеннему густой листвой; оно показалось ему самым надежным убежищем. Но именно туда и ударила молния. В итоге, кроме переломов руки и ноги, он получил еще и контузию, последствием которой стала временная потеря слуха. Парень постепенно приходил в себя и общался с соседями посредством ручки и листков, на которых он здоровой рукой писал вопросы. Там же ему писали ответы. Разговаривать он мог, но соседи по палате, в первый раз услышав его ор, быстро написали ему, что он-то себя не слышит и может думать, что его "шепот" так же воспринимается и остальными, а на самом деле он ревет, как раненый слон. Поэтому лучше развивать навыки письма и чтения, чем надрывать свои голосовые связки и их барабанные перепонки.
Звали бедолагу Юрой. Он очень мучился от того, что вынужден торчать на больничной койке на растя
|
