* * *

Дома Чирков, выпив около литра чая, открыл окно и лег на диван, полной грудью вдыхая осенний прохладный воздух. Он был, конечно же, свежее, чем в задымленном центре, но все же недостаточно чистым. Да, многое придется исправлять в этом мире...
Спать не хотелось. Толик убрал из-под головы мешающую подушку и полностью расслабился. Мелодия мобильного прервала плавное течение его мыслей о величии и важности возложенной на него задачи.
– Привет, милый. Ты что, забыл про меня? – Он не понял, кому принадлежит этот, вроде бы, знакомый, но чужой женский голос. – Чем занят?
– Да ничем. Лежу дома на диване, смотрю в потолок. А потом буду работать.
– Что-то не пойму. Я тут его жду, а он, видите ли, смотрит в потолок! – В голосе зазвучали возмущенные нотки.
Ах, это Виктория... Чирков, наконец, вспомнил. Та женщина, с которой он проводит время и занимается сексом. Это называется романом. Как она некстати. Да, он действительно зачем-то обещал приехать. Что ж, придется придумать что-то и отменить встречу. Что-нибудь, чтобы не обидеть ее. Женщина, все-таки, шикарная. Чужая совсем, правда. Но не так давно ему с ней было очень хорошо. И голос совсем не раздражал...
– Ты что там, уснул? Толя!
– Нет. Просто думаю, что сказать. Понимаешь, обстоятельства переменились. У меня очень важная работа сегодня, да и завтра тоже. Так что ты, пожалуйста, не обижайся, но увидеться мы в ближайшие дни вряд ли сможем. И не в ближайшие тоже.
– Ты что, меня разыгрываешь?
– Нет, я серьезен как никогда.
– Послушай, что случилось? – В ее голосе слышалась тревога. – Ты не заболел?
– Да нет же! Говорю тебе – лежу, отдыхаю, набираюсь сил перед выполнением важной работы.
С полминуты она молчала. Видимо, оценивала ситуацию, решая, дать ли волю гневу и послать его подальше или продолжить разговор. Наконец трубка ожила:
– Алло, Толя. Не понимаю, в чем дело, но чувствую, что с тобой не все в порядке. И мне это не нравится. Ты, конечно, не гора, а я – не Магомет, но я сейчас приеду к тебе сама. Хочу посмотреть в твои бесстыжие глаза, а там уже решу, что делать дальше. Казнить или помиловать. Не вздумай только никуда улизнуть. Договорились?
– Как хочешь. Но думаю, ты просто зря потратишь время.
– Сама разберусь со своим временем! – В голосе Виктории клокотала еле сдерживаемая ярость. – А ты будь на месте!
"Странная женщина, – отрешенно подумал Анатолий. – Вроде бы неглупая, состоятельная, с огромным, помнится, чувством собственного достоинства, а тут ведь ведет себя как ревнивая девчонка. Даже Марина была не такой... Ну что ж, пусть едет. Пусть посмотрит в мои бесстыжие глаза. Меня не убудет. Главное, чтобы не полезла их выцарапывать. Эх, с мыслей собьет... Ну, да ладно, соберусь потом. Время еще есть..."
Когда запиликал звонок в прихожей и Чирков открыл дверь, он ожидал увидеть разъяренную фурию, мечущую глазами молнии. Но на пороге стояла красивая женщина, почти девушка, с печальными зелеными глазами. Знакомая, но такая далекая от него и его мира.
– Зайти можно? – спросила она.
– Проходи, конечно. – Он отступил в сторону, пропуская ее, и подумал: "Как эта она так быстро меня вычислила? Я ведь, если память не изменяет, своего адреса не называл. Впрочем, неважно. Сейчас главное – побыстрее от нее отделаться". – Пойдем на кухню. Чаю попьем, что ли.
Она молча проследовала на кухню и только там повернулась к нему и посмотрела в глаза. "В мои бесстыжие глаза", – подумал Толик. Сначала ему стало неуютно под ее пристальным взглядом. Но он быстро взял себя в руки и, еще раз отметив про себя, насколько чужда ему эта красавица, спокойно воззрился на нее.
– Что с твоим лицом, Толя? – спросила она тихо. – У тебя глаза, как... – она запнулась. – Как у Кириченко. Что с тобой происходит?
– Со мной? Со мной все нормально.
– Да ты хоть видел себя в зеркале?! Нет?! Тогда я буду твоим зеркалом. У тебя холодные, жестокие и мертвые глаза! Что с тобой сделали?
– Да ничего... – пожал плечами Анатолий. – Никто ничего со мной не делал. Просто перебрал вчера с Андрюхой. Спал мало. Курить сегодня бросил...
– С чего это вдруг?
– Да так. Понял, что это вредно. А кроме того, совершенно мне не нужно.
– Решение, конечно, похвальное... Но уж как-то ни с того ни с сего... Такое впечатление, что ты решил начать новую жизнь.
– Так оно и есть. Новую жизнь.
– И что же еще тебе в этой новой жизни стало совершенно ненужным? Может быть и я тоже?
Анатолий молча повел плечом.
– Ответь, пожалуйста! – с мольбой воскликнула Вика и глаза ее наполнились слезами. – Ответь мне, Толя! Я вижу, я чувствую, что ты стал вдруг совсем другим. Холодным и далеким. Ты не тот Толя который был так нежен и ласков. Не тот, с которым я разговаривала сегодня утром по телефону. Тот был мой. Ты понимаешь?! Мой! Родной и близкий человек! А сейчас я вижу каменного идола с надменным лицом и мертвым взглядом, от которого у меня мороз по коже... Что произошло за это время? Что с тобой сделали?!
"Ничего, – снова захотелось ответить ему. – Просто я услышал самую великолепную мелодию в своей жизни. И теперь мир, в котором я жил до сих пор, меня больше не интересует. Со всем, что есть в нем, с его бессмысленной суетой, ложью и глупостью. И с тобой тоже".
И опять он промолчал. Почему-то не хотелось делать ей больно. Может быть, из-за уважения к тому, что между ними было? А он знал, что ей и так больно. И будет еще больнее, если он скажет ей правду. Он молчал, ожидая, что же будет дальше. Как поступит сейчас эта женщина? Наорет на него? Даст пощечину? Или просто уйдет? Так или иначе, но скоро все закончится. Побыстрей бы...
Но Виктория сделала то, чего Чирков не ожидал. Резко взяв за плечи, притянула к себя, прижалась к его шее мокрым от слез лицом, и зашептала, всхлипывая в самое ухо, обдавая легким ароматом духов, своего тела и еще чем-то, названия чему в его памяти не было:
– Любимый! Любимый мой! Я не верю, что это ты сейчас стоишь рядом и обвеваешь меня ледяным холодом. Это же я! Твоя Вика! Твой подарок судьбы, как ты любил говорить. Поверь, если бы я относилась к тебе по-другому, то сейчас ушла бы, немедленно. Нет! Я бы даже не стала узнавать твой адрес и приезжать к тебе! Но я слишком сильно люблю тебя! Ты слышишь меня, мальчик Кай, чье сердце Снежная Королева превратила в лед? Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! И поэтому не отдам никому! Ни этому Кириченко, и никому другому! Ты мой! Ты самое лучшее, что случилось в моей жизни! Ты стал частью меня, частью моего сердца. И поэтому я буду за тебя бороться, что бы ты сейчас не говорил мне или как бы не отмалчивался! Слушай и запоминай! Ты – МОЙ, мой самый близкий и любимый. Моя любовь спасет тебя! Почувствуй ее! УСЛЫШЬ ЕЕ, НАКОНЕЦ!
И тут стены кухни дрогнули и поплыли. Лопнуло с треском и рассыпалось на тысячи осколков толстое стекло, закрывающее внешний мир. И через открытый проем горючим, бешеным потоком к Анатолию ринулась ЕЕ музыка. Это была музыка любви женщины. И в сравнении с ней меркла та мощная симфония узнанного им сегодня мира. Казавшаяся до этого всесильной и прекрасной, она слабела и уходила вдаль, перекрываемая и заглушаемая музыкой любви. Музыкой, которая сейчас была для него ярче и дороже всего на свете. Эта музыка заполнила его сердце, напоминая о том дне, когда он впервые увидел Викторию, неприступную и прекрасную богиню, гордо шествующую по коридору "Сигмы". О том дне, когда он, не без содрогания, но полный сумасшедшей решимости, явился к ней в офис, одержимый безумной идеей предложить ей сняться в видеоклипе. И, хоть в это и трудно было поверить, она согласилась. Вспомнился ему и тот памятный вечер в "Антверпене", после которого так переменилась его жизнь. Медленный танец. Нежные руки на его плечах и аромат духов, тот же, что и сейчас. Две ослепительно зеленых звезды, затмивших даже яркую иллюминацию ночного клуба. Музыка напомнила и о той первой безумной ночи любви. Да-да, не секса, а именно любви, когда их собственные вселенные растворились друг в друге, так же, как и их души...
И вот теперь эта женщина полна решимости драться до конца, даже не зная, против кого, да хоть и против всех, за свою любовь, за него. Она рыдает, уткнувшись в его плечо и спасая его музыкой своей ВЕЛИКОЙ ЛЮБВИ. И любовь эта настолько сильна, что сметает на своем пути все преграды, рвет цепи, опутавшие его разум и заморозившие его сердце, рвет в клочья, как срывает и уносит вдаль паутину с деревьев ветер "бабьего лета". И спадают сонные чары. И спасенный принц видит рядом свою спасительницу и целует ее. В этом поцелуе вся его страсть и нежность, признательность за ее верность и бесстрашие и клятва оставаться вместе навсегда...
Их поцелуй был бесконечно долгим. И оттаявший принц обнимал свою принцессу, и принцесса уже не плакала. Она поняла, что спасла любимого. Спасла самой своей любовью...

* * *

– Толя, ты хоть понимаешь, насколько все это серьезно и... страшно?
Они сидели на кухне и пили зеленый чай. Анатолий только что закончил рассказывать Вике обо всем случившемся, начиная со вчерашнего вечера в "Антверпене" и заканчивая моментом, когда идущая от нее музыка любви сорвала крепкие оковы, превратившие его в ледяного человека.
– Прости, что так напугал тебя...
– Не нужно извинений. Но я боюсь, что все это может повториться.
– Не может. Я больше не войду в Храм. Я больше вообще никогда не стану возрождать эту музыку. И в клуб не вернусь. Разорву контракт – и все. Ты же не перестанешь меня любить, когда я окажусь нищим и в долгах?
– Не говори глупостей, милый. Ты не станешь нищим, пока у тебя есть я. Не забывай, что я далеко не бедная женщина и сумею погасить любые твои долги и неустойки по контракту.
– Да, я помню. Ты – принцесса. Сказочно богатая и сказочно красивая и еще – сказочно храбрая, чтобы броситься на дракона. Видишь, получается, что ты оказалась сильнее меня. И теперь я, конечно, принадлежу тебе до конца дней своих.
– Приятно слышать... В чем ты прав, так это в том, что возвращаться к Кириченко тебе не стоит. Думаю, тебе вообще лучше скрыться на некоторое время. Об этом я позабочусь. Для расторжения контракта я найду самого опытного юриста, а финансовой стороной займусь сама. Посмотрим, так ли уж всесилен господин Кириченко. Твоя работа – сидеть в глуши, никакой музыки не слушать и не вспоминать пока. А где ваша сегодняшняя запись?
– У Андрюхи... Черт! Он ведь тоже обработан этим... тьфу! Не знаю, как и назвать. Ну, ты понимаешь? Он тоже слушал эту музыку, тоже был в Храме и тоже находится под ее воздействием.
Гальперина нахмурилась:
– Он такой же, каким был ты? Человек-зомби?
– Такой же... И самое печальное, что у него нет принцессы, которая бы его расколдовала. Та, что была, не сделает того, что сделала ты, не примчится спасать его. Прости, хоть это и твоя дочь, но, честно говоря...
– Анжелика?! Ты говоришь о моей Анжелике?
– Да... Андрей влюблен в нее. Точнее, был влюблен. Кого он любит теперь, мы знаем...
– Ну и ну... – покачала головой Виктория.
– Если запись попадет к Кириченко и этого его... то ли Бога, то ли Дьявола... они смогут заиметь столько зомби, сколько захотят. Представь, получил вызов мобильника. "Алло?" – а там тебе музыка. Раз, и ты уже тот, один из братьев. Пришел на концерт какой-нибудь модной группы, а они тебе со сцены: раз! И несколько тысяч зомби пошли гулять по городу. Включил радио в автомобиле или телевизор – то же самое.
– Поехали! – Виктория встала. – Попробуй его растормошить. Если не получится – под любым предлогом забери запись.
На полпути к дому Андрея в красном "мицубиси" Виктории зазвонил мобильник.
– Что там, Лариса? – недовольно спросила Гальперина. – Нет, еще не смотрела. Некогда мне телевизор смотреть, дорогая... Что? Не поняла... Не может быть! Кто звонил? Шиниз? Еду! Вызови всех директоров отделений. Немедленно!
– Что стряслось?
– Проблемы, Толя, проблемы... Серьезные...
– Ты меня доставь к Андрюхе и езжай, а я потом приеду к тебе в офис и буду ждать, сколько нужно.

* * *

Уже войдя в подъезд, Толик остановился. Как встретит его Андрей? Как друга? Или как чужака, посягающего на самое дорогое – на чувство принадлежности к новому, такому заманчивому обществу, где каждый чувствует себя счастливым? Ведь совсем недавно он сам встретил любимую женщину холодно и почти враждебно. И если бы не ее любовь, готовность сражаться за него, и та нить, что прочно связала их души, он и сейчас оставался бы в том же состоянии.
У Вики была любовь к нему. А что есть у него? Какое оружие он сможет противопоставить силе, овладевшей разумом и волей друга? Силу дружбы? А что такое дружба? Сходство мыслей, характеров, общие цели? Нет, все это не подходит. Мысли у него с Андреем сейчас разные. А цели – вообще диаметрально противоположные. Что же еще? Что еще есть общего у друзей?
Есть общие воспоминания – приятные и не очень, желание помочь, подставить плечо, если другу тяжело. Есть потребность поделиться чем-то хорошим. Не важно, чем – апельсином, бутылкой пива или впечатлением от нового фильма, который друг еще не успел посмотреть, или от путешествия, в котором тот побывать не смог. Не важно. Главное – передать ему частицу своей радости, увидеть, что и его глаза озаряются тем же огнем восторга, что и твои.
Только вот открыта ли сейчас душа Андрея? Скорее всего, нет. Значит, просто так войти к нему со словами: "Привет, это я, твой друг, поэтому бросай здесь все, что тебе нравится, и идем со мной!" – не удастся. Надо использовать какой-то обходной маневр, чтобы усыпить бдительность сторожевого пса, охраняющего разум Андрея от постороннего влияния.
Попробовать достучаться до него с помощью музыки? Ведь именно она открывает путь в подсознание, если, конечно, слушающий не родился глухим. Итак, во-первых – нужно получить доступ к компьютеру Андрея. Это нетрудно: есть, мол, дополнения – вот и все. Во-вторых – заменить мелодию на другую, рожденную его чувством дружбы. Тогда есть надежда на "выздоровление".
Толик подошел к окну на площадке между этажами и начал смотреть во двор. Нужно было сосредоточиться, воссоздать те чувства, ту теплоту и готовность к самопожертвованию, которые и превращают обычные приятельские отношения в настоящую мужскую дружбу. Как там пелось в старой песне советских времен: "Друг всегда уступить готов место в лодке и круг". Готов ли он на подобный шаг ради Андрея?..
Во дворе играли дети. Вот из подъезда выскочил мальчик лет, наверное, пяти, с игрушечными машинками в обеих руках, и побежал к такому же малышу, сосредоточенно ковыряющемуся в песочнице. Малыш поднял голову, и лицо его озарилось счастливой улыбкой: "Друг пришел!". А тот, не добежав еще до песочницы, уже вытягивал вперед руку с машинкой. Было ясно, что взял он ее специально для своего товарища. Даже не слыша через стекло, что они говорят друг другу, Толик почувствовал вибрации, рожденные двумя детскими сердцами. Дети, пока они маленькие, всегда более открыты и искренни, нежели взрослые, обремененные рамками воспитания, правил поведения или наоборот – озлобленные обидами на жизнь и себе подобных. Дети, не стесняясь, выражают свои чувства к другим. Они почти не умеют врать и лицемерить...
Чирков ощущал музыку, исходящую от мальчиков, уже увлеченно катавших по песку машинки. Она дарила ощущение тепла и какого-то щенячьего восторга от понимания того, что в мире есть еще кто-то, похожий на тебя, с кем тебе хорошо и легко, потому что, в отличие от родителей, друзья не воспитывают, не наказывают и не поучают. Они просто являются твоим продолжением, они равны тебе, думают так же, как ты, радуются тому же, чему и ты. И главное – радуются самому твоему присутствию.
Вот уже и готовы первые аккорды. Отложены в памяти и ждут своего времени, чтобы выйти в мир. Они же пробудили в Анатолии и множество воспоминаний из его собственного детства. Он вновь пережил те давние минуты и, наконец, услышал то, что тогда мог только интуитивно чувствовать – звучание Дружбы...
Через минуту он уже звонил в дверь Андрея. На площадке было темновато, и Андрей, видимо, не разглядев в глазок пришедшего, спросил:
– Кто там?
Толик едва не ответил в привычном духе их общения: "Открывай, дружище, это я", но вовремя прикусил язык, вспомнив, как следует сейчас говорить.
– Это я, брат.
Дверь открылась. В прихожей Трошкина был почти такой же полумрак, как и на площадке, и он смог увидеть только его силуэт.
– Заходи. Будем работать?
Ровный, бесчувственный голос. Как у человека, вслух читающего инструкцию по приему какого-нибудь лекарства. Чирков решил пока не выходить из роли и, придав своему голосу похожую механическую интонацию, ответил:
– У меня тут появились новые фрагменты. Надо записать, пока не забыл.
– Разумно, брат. Хочешь чаю?
– Зеленого?
– Конечно. Он же лучше всего выводит из организма токсины.
– Тогда налей мне чашку побольше.
– Хорошо, сейчас заварю. Иди в комнату, работай. Моя помощь нужна?
– Пока нет, брат.
Чирков поспешно, может быть, даже чересчур поспешно, скользнул в комнату и сел к компьютеру.
– Брат, а где флэшка с новой музыкой?
– В компьютере, – отозвался Андрей из кухни. – Я хотел еще раз насладиться звучанием этого великого творения, но пока не успел.
– Ничего, сейчас я его немного доработаю, и прослушаем вместе уже улучшенную версию.
Снизив звучание колонок до минимума, и вообще стараясь создавать как можно меньше шума, Толик принялся записывать новые аккорды.
Когда на кухне засвистел чайник, дело уже было сделано. Он уничтожил всю информацию на флэш-карте и записал новую мелодию. И пусть она еще очень сырая, главное – привести кое-кого в норму.
Анатолий вздрогнул от неожиданности, когда голос Андрея за спиной произнес:
– Брат, вот твой чай.
– Спасибо. Я уже закончил. Сейчас вернусь назад и можно слушать. Еще немного... Все. Готово.
Произнеся последнее слово, Чирков нажал воспроизведение и быстро увеличил звук. Можно было поворачиваться, и он повернулся и встал.
И увидел глаза Андрея.
И увидел глаза Кириченко.
И увидел глаза Кравцова.
И увидел глаза того, кто или что стояло за всем этим.
Холодные глаза вечности. Глаза, излучающие рентгеновские лучи, пронизывающие насквозь.
Андрей все понял. Или понял тот, чьими глазами он сейчас видел.
Чашка упала на пол как раз в тот момент, когда из динамиков донеслись первые аккорды.
– Ты не тот. Ты обманул всех Нас. Ты уже был одним из Нас. Почему ты предал?!
Андрей бросился на него, с силой вцепился в горло. В глазах Анатолия стала сгущаться тьма. Все звуки потеряли четкость, превратившись в монотонный звон. Потом занавес упал.
Очнулся Чирков от резкого запаха нашатыря. Открыл глаза и еще несколько секунд ожидал, пока вернется зрение. Он не потерял память и помнил все, вплоть до последнего момента. Поэтому первый вопрос, который сейчас его волновал – что же увидят его глаза? А точнее – какие глаза будут у того, кого он увидит? От этого зависело сейчас все. И когда зрение полностью восстановилось, явив ему растерянные, широко открытые глаза Андрюхи, того самого Андрюхи, который был его другом, а не чужие и холодные глаза Кириченко-Кравцова, он заплакал, как в детстве. Но эти слезы были, пожалуй, самыми радостными в его жизни.
Андрей сидел над ним на корточках с пузырьком в руке.
– Ура, ты тоже вернулся, – прохрипел Толик. – Здоров, дружище. Ну ты и силен душить... Душегуб, блин...
– Что... С чего это я?.. – растерянно пробормотал Андрей. – Господи, да я же тебя чуть не убил!
– Что было, то было. – Толик потрогал горло и поднялся. – Слушай, а у тебя водки нет? Ну, или хотя бы там коньячка какого? По сто грамм сейчас бы не помешало.
– Да тут со мной такое творилось! Как пришел, зажигалку выкинул, банку кофе, из бара все бутылки... Есть коньячок, Толян, есть! В мешке для мусора! Слава Богу, в унитаз вылить не умудрился. Нашло прямо на меня настроение переменить свою жизнь. Так захотелось стать в одночасье правильным, здоровым, успешным. Когда еще домой ехал, все люди козявками какими-то представлялись. Суетливыми и бесполезными... Нич-чего понять не могу! С чего я на тебя попер?
– Все дело в той музыке, Андрюха. Она втянула нас. Навязала нам новые мысли и убеждения. Дала нам новые цели в жизни, заставив нас поверить, что это НАШИ С ТОБОЙ мысли и цели. Она это может. Это самая сильная мелодия из всех, что мне удалось создать. Точнее, не создать, а услышать и воспроизвести. Но это не НАША музыка. И она очень опасна... Меня спасли. Вика. А я вытащил тебя.
– Подожди! Как спасли? И как ты меня вытаскивал? Стоп! Сейчас я коньячку...
Трошкин рванул на кухню и вернулся с начатой бутылкой коньяка и двумя стопками.
– Мусорный мешок ему не помешал, он закрученный, да еще я полотенцем вытер. Или брезгуешь?
– Наливай, – махнул рукой Толик. – Наливай, а потом все расскажу. Давай, Андрюха, выпьем за нашу дружбу. Или лучше за дружбу вообще. Ну, и за любовь тоже. За те чувства, что спасают нас, спасали всегда и, надеюсь, будут спасать и в будущем.
– Согласен. За дружбу и любовь!
Толик пил медленно, позволяя коньяку нагреться во рту и смакуя каждый глоток. "Нет, – подумалось ему, – все-таки зеленый чай и рядом не стоит с коньяком. Как хорошо снова стать обычным человеком, и получать маленькие радости от вредных привычек".

* * *

– Почему мы не можем просто уйти?! – недоумевал Андрей. – Наплевав на всякие там контракты! Поменять телефон... В конце концов, просто уехать куда-то на время, пока про нас не забудут!
– Еще раз повторяю, если наш уход не будет должным образом юридически оформлен, нас раздавят. Хотя, в принципе, тебе действительно лучше уехать. Для шефа я что-нибудь придумаю.
– Ты что, издеваешься? – Трошкин возмущенно посмотрел на Чиркова. – Ты предлагаешь мне свалить одному? После того, как ты вытащил меня? Вернул к жизни?
– Я не только не представляю, чем ты можешь помочь, но вообще не знаю, что делать. Это ведь не просто дельцы от шоу-бизнеса, и даже не бандиты, а нечто другое, чему и объяснение найти трудно. Я до сих пор не могу разобраться, откуда взялась эта музыка. Если бы я был верующим, все было бы намного легче.
– Почему?
– Тогда для меня существовало бы всего два варианта: либо Бог, либо Дьявол. И осталось бы только выбрать, на чьей стороне оставаться и у кого искать защиты. А так, если смотреть на все с точки зрения нормального человека... а я продолжаю считать себя нормальным, хотя уже не так уверенно... Так вот, это напоминает то ли разработку какого-то нового психотронного оружия, то ли просто бред сумасшедшего.
– С ума сходят поодиночке, если помнишь. Здесь действительно попахивает чертовщиной. Я лично больше склоняюсь к первому варианту.
– Так что, остается уповать на Бога?
– Наверное, это будет правильнее всего. Пойти в церковь, обратиться к Нему с молитвой...
– Может, ты и прав. Если веруешь. Но это не для меня.
– А ты что предлагаешь?
– Я же сказал, не знаю. Надо думать. Полистать контракт вместе с юристом... Выяснить, во что нам обойдется его разрыв по нашей инициативе. Это раз. Второе – надо искать нужную сумму. Может быть, она окажется не такой и страшной. Тем более, что и с юристом, и с деньгами нам помогут.
– Виктория?
– Виктория. Я сейчас к ней в офис. Дай-ка мне свой контракт, а то мой дома. Думаю, скоро будем знать, на сколько мы с тобой попали. А дальше дело за деньгами.
– Ты в офис, а я – в храм Божий. А вдруг?.. Есть у меня в Борисовке знакомый настоятель, отец Стефаний.
– Давай. В Борисовку так в Борисовку, только в клуб не суйся. И вообще, для верности, советую отвечать только на вызовы со знакомых номеров. А лучше – только на мои вызовы.
– Будет сделано, товарищ Штирлиц! Есть встречное предложение. Вечером заеду к тебе с двумя новыми стартовыми пакетами. Эти номера будем знать только мы с тобой. Ну, и Виктории номер дашь. И все. Переходим на нелегальное положение.
– Годится.
Толик поднялся, протянул Андрею руку и, задержав рукопожатие, посмотрел ему в глаза и тихо сказал:
– Удачи тебе, дружище.
– И тебе тоже.
Выйдя из квартиры Андрея, Чирков почувствовал, как заныло сердце. Впервые в жизни. Может быть, от переживаний, а может – в предчувствии чего-то недоброго...

* * *

Уже второй раз за этот день Анатолий ехал по городу на такси.
Первый раунд они выиграли... Он, Андрей и Вика. Выиграли – но у кого? Кто же играет против них? Дьявол? Или это какая-нибудь там сверхсекретная психотронная промывка мозгов и программирование личности? Кириченко – представитель спецслужб? Что-то не верится...
А почему именно спецслужб? Все эти рассуждения о Боге, о вере, представление с каплей крови на контракте делают его больше похожим на адепта какой-нибудь тоталитарной секты. Вещания по поводу заблудшего человечества, конца света, спасительной миссии...
Это сошло бы за объяснение, если бы не кое-что другое. Да, можно допустить, что его, Чиркова, подвергли какому-то гипнозу. Но почему и Андрей, прослушав музыку, стал подобен ему? Андрей-то не был с ним сегодня на крыше "Антверпена"! Значит он стал таким именно от музыки? И, кроме того, видения были теми же самыми.
А в момент, когда он, Чирков, едва успев переписать мелодию, встретился взглядом с Андреем, тот не просто опознал в нем чужака – Трошкин прочитал все его мысли. Как Кириченко. Такое не под силу зомбированному. Казалось, в него вселился чужой разум. Могущественный и проницательный. Внеземной разум?.. Что за чушь!
Расплатившись с водителем, Чирков вышел из машины возле офиса Виктории. На город опускались сумерки. Чистое с утра небо начало затягиваться тучами, предвещающими затяжной осенний дождь.
На площадке возле здания стояло с десяток авто. В окнах горел свет. Видимо, Виктория еще была занята решением деловых проблем, так некстати навалившихся на нее именно сейчас.
Чирков решил, что когда они уедут отсюда, он по дороге обязательно купит ей самый яркий, большой и безумный букет, какой только найдется. А потом, может быть, действительно посетить церковь? Поблагодарить Господа за то, что они вместе и любят друг друга. И попросить совета и помощи...
Чирков зашел в холл, поздоровался со знакомым уже охранником и, узнав, что Гальперина продолжает проводить совещание, устроился на диване перед телевизором.
И буквально через несколько минут произошло совершенно "киношное" совпадение – персонажи американских фильмов частенько узнают нужную им информацию случайно, из теленовостей в отеле или в баре.
Чирков смотрел и слушал не очень внимательно – у него было о чем подумать. А теледикторша рассказывала о каком-то скандале, связанном с итальянским парфюмерно-косметическим концерном, имеющим десятки филиалов по всему миру. В продукции найдены соединения тяжелых металлов и т. д. и т. п. Пострадавшие предъявляют миллионные иски компании. Владелец концерна, Альберто Веррини, оправдывается. Обвиняет прессу в разжигании нездорового ажиотажа и публикации неподтвержденных данных. Но у самого лицо очень грустное. Знает, наверно, что все это небезосновательно. Выступление адвокатов пострадавших. Да, тут и до разорения не далеко. Слишком много жаждущих компенсации, и все одновременно, как сговорились. Закрытие филиалов, штрафы, иски. Пессимистические прогнозы по поводу "бесславной смерти" так недавно любимой чуть ли не всеми женщинами мира косметики "Джули".
"Джули"?! Черт! Что же он так невнимательно слушал! Это же то, чем занимается Вика. Веррини главный торговый партнер ее фирмы, а точнее, Виктория управляет филиалом концерна, кажется так... Вот в чем дело. Вот о каких проблемах говорят сейчас на совещании: закрытие филиалов, возмещение ущерба, штрафные санкции – вспомнились ему фразы из репортажа.
Как все это отразится на Вике?.. Ему захотелось ворваться в кабинет и, невзирая на посторонних, обнять ее крепко-крепко, дать ей почувствовать, что она не одна, что он с ней в этот момент.
Толик сдержал свой порыв, понимая, что сама Вика его не одобрила бы. Она ни за что не станет выказывать слабость перед партнерами и подчиненными. В бизнесе надо быть сильной. А слабой женщиной она еще успеет побыть...
Только через час по лестнице спустилась группа мужчин и женщин. На них лица не было. Потухшие глаза, поникшие плечи, опущенные головы и гробовое молчание. Эти дорого одетые люди едва переставляли ноги, словно на них давила непосильная ноша.
Гальпериной среди них не было – и Толик, после разрешающего кивка охранника, почти бегом припустил на второй этаж. Дверь в кабинет Виктории была немного приоткрыта и, прежде чем войти, он заглянул туда. Вика сидела за столом, навалившись на него всем телом, и неотрывно смотрела в стену, а, скорее всего, просто в никуда. Лицо ее было точно таким же, как и у только что вышедших от нее. "Плохо дело", – подумал Чирков. Ему еще ни разу не приходилось видеть Вику в таком состоянии. Она могла быть веселой, счастливой, любящей, высокомерной, отстраненной, удивленной. Любой. Но всегда оставалась уверенной в себе. А сейчас перед ним была безумно уставшая женщина, растерянная, подавленная. Казалось, что из нее внезапно улетучилась вся энергия. Сразу стал понятен ее возраст. Она действительно выглядела сейчас сорокалетней женщиной, хоть и ухоженной, но с уже расплывающимися чертами лица и морщинками на лбу и вокруг глаз. И хоть Виктория и не плакала, но было заметно, что она еле сдерживает себя.
"Два стресса в один день – это слишком", – подумал Толик.
Он открыл дверь шире и вошел. Вика, не поворачивая головы, тихо произнесла:
– Привет. Ты вовремя.
Все-таки увидела его боковым зрением.
– Привет, родная. – Толик обнял ее за плечи и поцеловал в макушку. – У меня все получилось. А вот у тебя... Я видел новости, внизу, в холле...
Вика склонила голову на лежащую у нее на плече руку Анатолия:
– Я практически разорилась. И другие, завязанные на "Джули"...
– Как такое могло случиться, чуть ли не в одночасье? Ведь мощнейший же концерн!
– На днях одна женщина обратилась в суд... В Италии... Заявила, что ее здоровью был нанесен ущерб, и виновата в этом продукция "Джули". В принципе, ничего особенного. Обычный иск обычного потребителя, решившего срубить денег с богатеньких. Таких исков за год набирается до десятка. Все они дутые... ну, почти все... и адвокаты разносят их в пух и прах. Думали, так будет и на этот раз, потому никто особо не беспокоился, торговых партнеров не уведомляли. Ну, предъявлен иск, ну, отклонят его в очередной раз... Но сегодня адвокаты истца представили такие доказательства... Заключения нескольких авторитетнейших лабораторий... И какие заключения! Чуть ли не дюжина косметических препаратов "Джули" содержит вещества, угрожающие не то что здоровью – жизни потребителя, так как они накапливаются в организме и вызывают впоследствии сильнейшее отравление... Но это еще не все, Толя. Заявляют, что эти вещества добавляли в косметику чуть ли не намеренно! Кто-то из служащих дал показания, кто-то не отказал в интервью... Толик, я пользуюсь косметикой "Джули" уже несколько лет. Уверяю тебя, это прекрасная, экологически чистая и безопасная продукция! Веррини большое внимание всегда уделял именно проблеме чистоты и безвредности продукции. Это одна из главных установок производства. Там бы не допустили ничего подобного, там строжайший контроль!
Но это еще полбеды, Толик. Чуть ли не моментально подобные иски были предъявлены в других странах, где продавалась "Джули". Больше тысячи! Причем все – с привлечением прессы. Как будто кто-то все заранее спланировал. В таких масштабах, что это смахивает на войну против Веррини. И уже не важно, опровергнут ли наши юристы и химики результаты исследований, найдут ли виновных и выставят ли встречные иски против сфабрикованных заключений... Потому что лавина уже набрала ход и ее не остановить. Потребители нас бойкотируют. Дилеры возвращают товар и требуют компенсаций. Уже арестованы все счета филиалов, в том числе и мои. Завтра начнутся повсеместные проверки. Увидишь, не пройдет и месяца, и все, связанные с "Джули", объявят о своем банкротстве... И вот еще что, Толя... Посмотри одно судебное заседание.
Виктория включила DVD, и на экране телевизора Анатолий увидел зал, заполненный людьми. Говорили, кажется, по-итальянски. Перевода не было, и Вика сама прокомментировала происходящее:
– Это сегодняшнее судебное заседание окружного суда в Милане. Мне перед совещанием передали. Скачали из интернета. Вон там, слева, – представители концерна Веррини, ответчики. Вот судья вызывает представителя обвинения. Смотри внимательней. Это тот самый эксперт, который подписал заключение. Сейчас он повернется и начнет говорить.
Толик увидел высокого мужчину в очках, уже начинающего лысеть, в дорогом костюме, довольно интеллигентного на вид. В нем не было ничего необычного. А понять, о чем он говорит, Толик не мог.
– И что я должен здесь увидеть?
– Подожди, сейчас его покажут крупным планом. Смотри на лицо.
Камера взяла крупный план и, когда Анатолий всмотрелся в эксперта, его ноги вдруг стали ватными. Из-под изящных очков холодным металлом блестел уже знакомый ему взгляд. Эти глаза невозможно было спутать ни с какими другими. Такие же глаза,