1|
2|
3|
4|
5|
6|
7|
8|
9|
10|
11|
12|
13|
14
* * *
Чирков и Трошкин шли по тихой улице. Накануне был закончен и сдан очередной заказ. Конечно, клиент был доволен. Был доволен и Васильич, да и самим авторам от его "удовольствия" перепал неплохой кусок премиальных. А тут еще годовщина "Сигмы" подоспела. На банкете, устроенном дирекцией ТРК, были все сотрудники, кроме занятых в это время в эфире. Тосты, речи, теплые слова, звон бокалов и аплодисменты. Закончилось все, как и полагается, грандиозной пьянкой.
Толик и Андрей набрались настолько, что машины пришлось оставить во дворе "Сигмы". Разгоряченные головы требовали продолжения банкета. Решили прогуляться и завернуть в первое же попавшееся кафе. Погода стояла отличная, недавний дождь осадил пыль. Дышалось легко и даже курить не хотелось, настолько свежим и ароматным был воздух. Они делились впечатлениями от вечера. Вспоминали, как пьяненький Васильич спорил с генеральным директором "Сигмы", не менее пьяным, чем он сам, доказывая, что без рекламного отдела компания бы уже закрылась; потом начал приставать к жене первого зама, который, в лучших традициях русского застолья, спал, уронив голову в заботливо подставленный кем-то салат. А чего стоили длиннющие, но колоритные тосты Рустема, произносимые с чисто кавказским акцентом, над которыми от души смеялись все присутствующие. Потом за раздобревшего от коньяка дагестанца принялась дама средних лет из бухгалтерии. Фигура у нее была просто потрясная, а вот на лицо лучше не смотреть в трезвом виде. Но трезвым в тот вечер не остался никто, и Надежда Ивановна (кажется, так ее звали) раскрутила-таки пьяного джигита на интим. Вот будет смеху, когда он проснется утром и подумает, что – вот она, белая горячка, лежит с ним под одним одеялом. Ну, держись Рустем! Подколем тебя завтра!
Про кафе как-то само собой забылось. Они вышли к площади Льва Толстого, метро еще работало, и Андрей предложил проехаться к парку и там подцепить каких-нибудь девочек. А дальше уже как сложится. Они спустились по гранитным ступенькам метро и пошли по полутемному переходу. Издалека донеслась музыка и хрипловатый голос, исполняющий песню из репертуара Розенбаума – "Нарисуйте мне дом...". Пожилой, потрепанный жизнью дядька играл на старенькой гитаре для редких прохожих. Лежащий перед ним раскрытый кофр был почти пуст. Так, одна мелочь.
Толик придержал Андрея за рукав и кивнул на мужичка:
– Давай послушаем. Чуть-чуть. – Он выудил из кармана пачку денег и аккуратно положил в кофр крупную купюру.
Музыкант кивнул благодарно, не прерывая песни.
Под финал настроение Анатолия совершенно испортилось. Накатила грусть, и захотелось курить. Ему стало безумно жаль этого пожилого человека, почти старика.
Голосу его могли позавидовать многие. И, судя по всему, слух отличный, не сфальшивил нигде, и играл вполне профессионально. Наверное, бывший музыкант филармонии или еще какого-нибудь учреждения культуры. Мог бы выбиться, да, видно, не сложилась у человека жизнь. Может, случилось что, а может, не верил в себя, вот и опустило его почти на дно этой самой жизни. Не бомж еще, конечно, не алкаш, но то, что в карманах ветер гуляет, понятно с первого взгляда. А со второго, внимательного, заметна усталость на лице, проблемы со здоровьем и безнадега. Вот только в голосе тлел еще уголек надежды. Брало чем-то за душу его пение, задевало тайные струны, вытаскивало наружу чувства, которые в обыденности нашей прячем мы далеко-далеко.
Жалость, сострадание, доброту. Не нужны они в нашей суете, в жестком расталкивании окружающих локтями, подножках и равнодушии к бедам ближних. Сострадание, доброта... Бесценные наши качества, вернее, – неоцениваемые, не стоящие ничего в злом и фальшивом мире.
К горлу Анатолия подкатил ком. Мужчина закончил петь и поблагодарил за "внимание к его персоне".
– Что, отец, неважный был день сегодня? – спросил Андрей. Тоже, видно, пробудилось в нем что-то от песни.
– Да хуже не бывает, – махнул рукой старик. – Если бы не вы, так совсем пусто было бы. Теперь полегче немного. До завтра доживем.
– Слушай, отец, может, выпьешь с нами? – Толик удивился, что Андрей словно читает его мысли. – Пойдем, людей уже все равно не будет. Угостим. Ведь почти коллеги...
– Спасибо, ребята. Знаете, раньше, наверное, отказался бы. Не люблю на халяву. Но жизнь так придавила, что рад всему, что предложат. А то, что вы мне дали, пропивать грех.
Он выскреб из кофра мелочь и, не считая, положил в карман, а гитару, бережно обтерев мягкой тряпочкой, заботливо, как ребенка, уложил в футляр и защелкнул потускневший медный замочек. Купюру же Чиркова, покачав головой, спрятал отдельно.
– Ну вот, готов. Там, на выходе, киоск. Столики стоят, ну и такое...
"Такое" оказалось водкой, пивом и третьесортным портвейном, который они не стали бы пить никогда. А вот пиво – это то, что сейчас было нужно. Антону Николаевичу, так представился музыкант, взяли пиццу. Больше ничего в этом киоске им предложить не могли. Площадка со столиками была почти пустой, только за одним из них сидело двое работяг, изрядно уже нагрузившихся, да в углу дремал бомжеватого вида подросток.
Толик не ошибся. Антон Николаевич, действительно, в прошлом преподавал в музыкальном училище. Была нормальная жизнь, были талантливые ученики, были отпуска на море с женой – преподавателем фортепиано в том же училище. Потом была болезнь Оленьки, потеря работы, обмен двухкомнатной "сталинки" в центре города на комнату в коммуналке. Были бессонные ночи у постели умирающего от рака любимого человека, с которым прожито вместе более тридцати лет. Болезнь съедала ее и все средства, вырученные от обмена квартиры. Оля умерла, оставив его в одиночестве, с опустошенным сердцем и непрекращающейся душевной болью. Не спиться окончательно помогла только врожденная интеллигентность. Но от этого было, наверное, еще тяжелее. И только в музыке была последняя радость, утешение, отрада. Только музыка помогала выжить в этой грязи и безысходности. Обычная, в общем, судьба. Много таких вот Николаевичей – забытых, покинутых родными и никому не нужных вынуждены добывать средства к более чем скудному существованию, работать сторожами, дворниками, продавцами газет, уборщиками или просто нищенствовать. У Антона Николаевича хоть сохранились голос и талант певца. Но с каждым годом становилось все тяжелее.
Анатолий вдруг ощутил острую потребность сделать хоть что-нибудь для этого человека. Не просто дать денег, которые все равно скоро закончатся. Да и сколько он мог дать? На месяц, на два? А дальше? Не будешь же ты вечно содержать неимущего, одного из миллиона. Лучше хотя бы немного приподнять его со дна, подарить надежду на будущее, помочь ему делом, чтобы в дальнейшем этот старик смог изменить свою судьбу.
И вдруг Чирков почувствовал вибрации. Музыка была тяжелой, грустной, но со стержнем силы, надеждой на лучшее. Звуки вливались в него. Он уже не мог сопротивляться их напору. Началось головокружение. Он как бы уходил от реальности, погружаясь в мир звучащих эмоций.
Андрей заметил его состояние и удивленно всматривался в изменившееся лицо друга. Поняв, что происходит что-то не то, вскочил со своего места и начал трясти Анатолия за плечи:
– Толян, ты чего? Очнись! Эй, слышь? Тебе что, хреново? Или случилось что? Да не молчи ты! – Он еще раз энергично тряхнул Чиркова, и того стало отпускать.
Нахлынувшее наваждение отступило, но мелодия осталась. Она искала выход в Мир. Звенела в ушах, пробивала себе дорогу через стиснутые зубы, вылезала барабанной дробью пальцев, самопроизвольно отбивающих ритм. Андрей понял, что происходит с Толиком.
– Слушай, у тебя что, прилив вдохновения? Придумал что-то? Видел бы ты себя в зеркале – тебя нет, ты летаешь где-то! Был у меня знакомый наркоман. Как примет дозу, так очень похожее начиналось. А давай у Николаевича гитару попросим! Попробуем подобрать, что там у тебя получилось. Антон Николаевич, можно инструмент ваш на пять минут?
– Конечно, в чем проблема? – Николаевич ничего не понял, но гитару дал.
И зазвучала мелодия...
– Здорово! Дружище, да ты меня не перестаешь удивлять. – Андрей даже протрезвел. – Сидел-сидел в полной прострации, а потом – раз, и выдал такое! За душу берет, даже плакать хочется. Честно!
– Хорошая музыка, Анатолий. Ваша?
– Нет, Антон Николаевич. Я хочу, чтоб это была ваша музыка.
– Как – моя?.. – изумился Николаевич.
– Ну, я дарю ее вам. Попробуйте сыграть ее. Будет обновление вашего репертуара.
– Классно! Толян, молодец! – Андрюха аж затопал ногами от радости. – Давай, я еще слова сюда придумаю! Соответствующие, так сказать, настроению.
– А сможешь? Это было бы здорово.
– Обижаешь! Забыл, что ли, кто у нас в рекламном отделе штатный поэт? Я же половину слоганов сам придумал! А ну, наиграй еще раз. Девушка! – он нырнул головой в окошко киоска. – Можно листок бумаги и ручку? На время. Спасибо большое! – К столику он вернулся, уже вооруженный письменными принадлежностями, – У меня тоже свои ассоциации бывают...
Николаевич потихоньку овладевал новой мелодией и временами смахивал слезу. Да и Толик опять чувствовал ком в горле. Андрей писал, то и дело останавливаясь и поднимая в задумчивости глаза к небу. Потом вздохнул облегченно, перечитал все еще раз и протянул листок другу.
Охота. Уже засвистели арканы.
Вот всадники мчатся и лают собаки.
Охота. Охота... Ловушки. Капканы.
И волки завыли, предчувствуя драку.
"И времени если осталось немного,
То стоило б жизни отдать подороже..."
Налево – тропинка, направо – дорога,
А волк – напрямик, пусть ничто не поможет.
Совсем уже рядом оскалены морды –
Собаки насели и слева и справа.
Но волк не сдается. Движения горды.
"Спастись не удастся? Так будем кровавы!"
Как много из псов с перерезанным горлом
Лежат на траве, захлебнувшись от крови.
Бросок. И еще один падает мертвым,
Но сеть опустилась... и нет больше воли.
От злости катаясь, веревки кусает.
"Быть может, прикончим? – предложит охотник. -
Не в силах я вынести этого лая.
Но как отпустить, ведь матерый разбойник!"
...Ребенок, играя с мохнатою шкурой,
Погладит по шерсти, ему непонятной.
И спросит, держа мех от времени бурый:
"Отец, а откуда кровавые пятна?"
Охота. Уже засвистели арканы.
И всадники мчатся, псы рвутся от злости.
Охота. Охота. Ловушки. Капканы.
И новые шкуры. И новые кости.
И снова вплотную оскалены морды,
Собаки насели и слева и справа.
Но волк не сдается. Движения горды.
"Спастись не удастся? Мы будем кровавы!"
Будем кровавы!
– Нормально, – сказал Чирков. – Не Пушкин, конечно, но вполне...
– Я попробую спеть? – предложил Антон Николаевич.
Талантливый и открытый душой человек, исполняя любое произведение, может его только улучшить, привнося туда частичку своей души. Старый музыкант подтвердил эту истину. Когда он пел, хотелось обнять весь мир, простить его, попирая саму смерть великой силой Любви. Конечно, если убрать из песни стержень из вибраций, это был бы всего лишь еще один типичный шансон – но введенные Толиком особые комбинации звуков заставляли чувствовать сложнейшие душевные переживания. Текст мог быть, наверное, и другим, но душевные переживания от этого бы не поменялись. Душа плакала чистыми слезами. Они не доставляли боли, а, скорее, смывали налет фальши бытия, уносили всю накопившуюся грязь, открывая путь теплу и ласковому рассвету.
Хотя у самого Анатолия уже катились слезы, он был удивлен, увидев, как Трошкин трет глаза рукавом. Андрюху он не мог представить плачущим, тем более, плачущим от избытка чувств. Николаевич же закончил песню и просто беззвучно рыдал и не стеснялся своих слез. Они уносили вдаль годы боли, унижений и безысходной тоски, разглаживали морщины и заставляли глаза светиться осознанием смысла жизни.
Старик взял руку Толика, сжал ее и тихо сказал:
– Спасибо, сынок. Это царский подарок. Так много мне еще никогда не дарили...
На душе у Чиркова было легко и радостно. Что-то подсказывало ему, что у старого музыканта теперь все изменится к лучшему. Пусть не сразу, понемногу, но обязательно изменится. По крайней мере, в это очень хотелось верить...
* * *
– Вот что, мужики, – сказал Марьин Чиркову и Трошкину, – мне тут звонила одна наша общая знакомая, – он глянул на Анатолия, – Гальперина Виктория Сергеевна, собственной персоной. Нуждается в ваших талантах. Но это не реклама, насколько я понял. Сказала, что все передаст через тебя, – снова взгляд на Анатолия, – так что ноги в руки, руки на руль и пулей к ней. Как вернешься, сразу ко мне. Расскажешь. А ты, Андрей, посмотри, какая там у вас незавершенка осталась и передавай, наверное, самое срочное Дробовицкому. Он закончит. А Гальперина – полностью на вас. Вот так. Лучшим клиентам – лучших сотрудников.
...Гальперина была все такой же привлекательной. Яркое летнее платье подчеркивало ее идеальную фигуру.
– Как дела, мальчик? – Мягкий глубокий голос звучал хотя и немного насмешливо, но, в общем-то, приветливо. – До сих пор сочиняешь гениальную рекламу?
Чирков кивнул.
– Ну, ничего, вырастешь. У меня есть к тебе одно интересное предложение...
- Я внимательно слушаю вас, Виктория Сергеевна. – Толик изо всех сил старался не утонуть в изумрудных озерах ее глаз.
– Ты знаешь, что у меня есть дочь?
– Нет... – непонимающе выдавил Чирков.
– Ей семнадцать. Понятное дело, серьезности ноль, зато амбиций и упрямства – хоть отбавляй. Все они сейчас хотят звездами стать. Анжелику я люблю, да и девочка она не без способностей, не должна подвести... Хочу помочь ей выбиться в люди. Имею возможность финансировать, как говорится, ее раскрутку. Не хочу только, чтобы начала она с какой-нибудь идиотской песенки типа: "Стоят мальчишки, шорты по колено, у перехода метрополитена". Ей нужно нечто такое, что бы выделило ее из массы остальных. Нечто новое, необычное. Вот я и подумала о тебе. Ты хоть в курсе, что твоя реклама натворила?
– В смысле – популярность?
– В смысле – гениальность, скромник! "Джули", конечно, очень хорошая косметика, но до выхода на наш рынок существовала уже несколько лет и не могла занять достойного места рядом с Шанель, Гуччи, Буржуа и прочими. Не могла до того самого момента, пока ты ее не озвучил! Понимаешь? Я сама задавалась вопросом, почему все так резко изменилось? Почему этого не было раньше? Думала и слушала твою музыку. Твоя реклама проникает в самую глубину, даже когда ее просто слушаешь! Ее не надо смотреть! Да и другие твои вещи тоже. Я не знаю, мальчик, как ты этого добиваешься, но в твоей музыке есть что-то, способное сделать привлекательной даже пустышку. И то, что ты до сих пор торчишь в своем рекламном отделе, говорит либо о твоей скромности, либо о твоей лени. Но это уже твое личное дело. Так вот... Я хочу, чтобы ты вновь блеснул своими талантами и сотворил для моей Анжелики нечто особенное. Ей нужна МУЗЫКА. Понимаешь? Хотя бы один стоящий хит, для начала. Такой, после чего ее заметят сразу. Сможешь?
– Н-не знаю... По-моему, вы сильно преувеличиваете мои способности. То, что мне удалось сочинить несколько мелодий и роликов, имевших успех, может быть простым совпадением. Да и занимаюсь я этим не так давно.
Гальперина широко распахнула глаза:
– Поразительно! Такой талантливый, но неуверенный в себе, скромный, неиспорченный мальчик! Или скромность твоя показная? Еще раз спрашиваю: берешься или нет?
– Я не отказываюсь. – Толик старался ничем не выдать волнение. – Я только пытаюсь предупредить вас, что результат может быть совсем не таким, как вы ожидаете. И что будет в этом случае?
– Что будет? В этом случае, как ты говоришь, я просто не куплю твою музыку. Вот и все. Ничего более страшного. А вот в случае, если у тебя получится, я не только оплачу вашей "Сигме" готовый видеоклип, но и поощрю лично тебя, и очень неплохо. Кстати, мне уже давно следовало это сделать, еще за "Джули". Вот теперь и получишь все сразу. Так что уж постарайся, дорогой.
– Хорошо, я начну сегодня же. Марьин обещал нас разгрузить от остальных дел...
– Ну, конечно, разгрузит. Он всегда уважал мои пожелания.
– Виктория Сергеевна, есть одна просьба.
– Деньги? Тебе нужен аванс?
– Нет, я не об этом. Я... Мне хотелось бы побеседовать с вашей дочерью, посмотреть на нее. Мне так легче понять, что ей больше подойдет...
– Без вопросов. В пятнадцать ноль-ноль она будет у вас. Еще что-нибудь?
– Нет, наверное. Разве что, попросите Марьина не слишком торопить со сроками, потому что, если будет спешка, может получиться что-нибудь не то...
– Думаю, и это возможно. А с тебя супер-хит. Договорились?
– Договорились.
– Ну вот, уже лучше. А то "не знаю, не знаю", – передразнила она Чиркова и состроила такую гримасу, словно была не солидной бизнес-леди, а взбалмошной школьницей. – Удачи тебе, Толик–Анатолик. Буду ждать.
По дороге назад на него накатила волна раздумья. Мыслей, вызванных коротким разговором с Гальпериной, было много...
Он никогда не задумывался над причинами своего успеха в создании музыки. Как ему, ранее способному подобрать лишь несколько примитивных аккордов, удалось выдумать несколько отличных рекламных мелодий? Откуда приходит музыка? Все это время он просто плыл на лодке радости от осознания того, что занимается новым интересным делом, что у него получается работа, которая и людям нравится, и ему приносит неплохой доход. Теперь настало время остановить лодку и заглянуть в глубину вод.
Итак, откуда приходит МУЗЫКА? Да отовсюду! Просто, иногда он смотрит на что-то или на кого-то и начинает ощущать колебания звуковых волн в ушах. Или в мыслях? Музыка исходит не только от людей или от окружающего мира – солнца, воды, деревьев, воздуха, домов, дорог, машин, дождя. Она исходит и от его ощущений или желаний. Он ощущает мелодию настолько ясно, будто прослушивает магнитофонную запись. А раньше? Испытывал ли он такое раньше? Наверное, нечто подобное было всегда – он воспринимал людей и явления природы особым образом. Они влияли на настроение, вызывали какие-то эмоции. Он чувствовал красоту мира, ведь не зря же так любил прогуливаться по городу или на природе. Вот только все эти чувства оставались в нем, изменяя, быть может, только его сознание, внутренний мир. Он не мог, как художник, выплеснуть свои чувства в красках или в стихах, как поэт.
Теперь все было по-другому. Он слышал звучание любого действия, предмета или человека, которые хоть как-то привлекли его внимание. И звуки эти складывались в его голове в мелодию, и ее можно было напеть, наиграть, а затем воспроизвести вновь.
Так, здесь все ясно. Он может слышать. Не просто слышать, как любой, а СЛЫШАТЬ! Тут такая же разница, как между черно-белым изображением и цветным. Ну, что ж, не столь уж необычная вещь. Мало, что ли, в мире одаренных музыкантов, композиторов? Почему бы ему не быть одним из них? Вот только где все это было раньше? Почему талант проявился только сейчас, в его двадцать семь лет?
Стоп. Нужно отмотать пленку памяти назад и найти первый раз. Тот момент, когда он впервые обнаружил свои способности.
Это было в больнице. Чирков вспомнил тот день, когда Андрюха, его тогдашний сосед по палате, попросил помочь. Или он сам предложил Трошкину свою помощь? Не столь важно. Важно, что это случилось именно тогда, в больничной палате. А до этого подобное вдохновение его ни разу не посещало. Зато до этого было нечто другое...
Эксперимент! Но разве эксперимент удался? Ведь он ничего не помнит... Или воздействие все-таки произошло?
Один час вместо четырех. Если даже этого было достаточно, чтобы он из обычного человека превратился в талантливого, то каким бы он стал, доведи Меер свой эксперимент до конца?!
Чирков в очередной раз пытался вспомнить, что же произошло в мире, созданном "Исполнителем желаний" в симбиозе с его собственным мозгом. Почему у него ничего не получается? Запомнил же он тот, самый первый раз! Настолько четко запомнил, что события, которые происходили в действительности, со временем уже размылись, забылись многие детали, а вот история с аварией и гибелью Олега до сих пор вспоминается до мельчайших подробностей. Иногда кажется, что она более реальна, чем жизнь. Сохранились в памяти и следующие грезы наяву, навеянные машиной Меера. А от эксперимента не осталось ничего, ни единой картинки в памяти. Только иногда, когда он, как сейчас, пытался вспомнить хоть что-то из тех минут, в глубине мозга начинал ворочаться какой-то темный ком, состоящий не из воспоминаний, а из одних эмоций. Их нельзя было назвать радостными. Было что-то пугающее в этих клубах черного тумана. Какая-то боль, связанная с тем, что он пережил.
А еще в эти минуты появлялось чувство, что кто-то или что-то пытается найти его. Огромное и невероятно страшное. Найти и поглотить. Ощущения – как прятки в темной комнате. Ты, притаившись в углу, не видишь того, кто водит, но слышишь его шаги, которые то приближаются почти вплотную, то удаляются, то снова приближаются, заставляя бешено колотиться сердце. Водящий, в свою очередь, тоже не видит тебя, но знает, что ты где-то здесь... Вот и сейчас, когда Чирков попытался напрячь извилины и вспомнить, ему опять пришлось пережить этот страх. Сейф памяти не открылся, но темный охранник услышал звон отмычек, которые не подошли к замку, и отправился на поиски, обшаривая все углы Вселенной в поисках взломщика. В поисках его, Чиркова. Наверное, так же чувствовал себя хоббит Фродо Бэггинс, когда надел Кольцо Всевластия и его, из Тьмы Мордора, начал искать Черный Глаз Саурона.
Это сравнение с книжным полуросликом немного развеселило Чиркова. Наверняка нежелание мозга открыть "дверь сейфа" вызвано подсознательной ассоциацией его содержимого с пережитой травмой. Он читал о случаях, когда какие-либо события из жизни человека, пережившего сильный шок, стирались из сознания. Вернее, запирались в тот самый сейф подсознания, который он так безуспешно пытался открыть. Бывали случаи, когда под гипнозом опытные специалисты вскрывали этот сейф, возвращали воспоминания и заставляли осознанно пережить случившееся, тем самым объясняя те или иные страхи, наклонности и психические отклонения, а иногда и просто заполняли пробелы памяти, как в фильме со Шварценеггером "Вспомнить все". Может, ему стоит попробовать?
Нет, когда-нибудь потом, когда будет время заняться самокопанием вместо работы...
Да, к сожалению, сейчас времени у него нет. Его ждет Васильич, его ждет умирающий от любопытства Андрей, ну и, само собой, Виктория Сергеевна. И дочь ее ждет. Наверное, похожая на нее. Семнадцатилетняя... В этом возрасте девочки-мажорши выглядят старше своих лет. В мозгах, правда, пустота, хотя у такой мамы семнадцатилетняя дочь может быть умнее многих старых теток.
"Посмотрим, – сказал он себе, – вот сегодня и посмотрим. О! И Рустема надо пригласить. Вполне возможно, что снимать клип поручат ему, а пока пусть попускает слюни..."
Нет, все-таки ему чертовски повезло! Кто знает, может, права Гальперина, и ему стоит развивать свой талант и делать карьеру композитора. А почему нет? Вот пусть этот проект с Анжеликой и будет его экзаменом на профпригодность. А если получится, то и визитной карточкой.
С этими сладкими мыслями Чирков вышел из машины во дворе ТРК. И понесся к своим. Всегда так. Ну, не хватает терпения и выдержки, когда распирают такие новости! Надо учиться этому. Возраст уже к тридцатнику подбирается, а он все как мальчик носится...
Слово "мальчик" вновь напомнило о Гальпериной. Это она все – "мальчик" да "мальчик". Хотя в ее устах звучит не так уж и плохо. Потрясная женщина! Может быть, когда-нибудь и он найдет себе такую же. Может быть...
Марьин выслушал новость, как писалось раньше в газетах, "с чувством глубокого удовлетворения". Понятно, что о премиальных, обещанных Гальпериной лично ему, Чиркову, Анатолий не упомянул. С Андреем, конечно, поделится, а шефу знать необязательно. Он и так свое не упустит. Васильич уже предвкушал лавры и дивиденды, которые выпадут на его долю, и пообещал всячески содействовать им с Андреем в успешном выполнении заказа.
Реакция Андрея была другой. В ней лейтмотивом проходили темы ответственности и сомнений. Тем не менее, Трошкин начал рьяно очищать свое рабочее место от последствий творческой деятельности длиной в несколько лет, наводя лоск перед визитом Анжелики.
* * *
– Толян, не видел нигде моего мобильника? – взлохмаченная голова Андрея вынырнула из-за компа, украшенного причудливой горой бумаг вперемешку с видео– и аудиокассетами, пачками сигарет и пепельницей на самом верху. – Сунул куда-то, а теперь найти не могу. Набери меня, что ли, а то проищу его до самого пришествия гальперинской дочки!
– Пришествие уже состоялось, – раздался звонкий голос за спиной Чиркова. – Я – Анжела. А вы что, ребята, в прятки играете или в "холодно-горячо"?
Анатолий резко обернулся и увидел симпатичную девушку, очень похожую на Викторию Сергеевну. Те же губы, те же темные прямые волосы, высокий лоб, ямочки на щеках, римский нос и упрямый подбородок. Только глаза у нее были не изумрудными, а серо-зелеными. Они светились очарованием юности, и еще не успели приобрести того выражения, которое сочетает опыт, остроту ума и чувство надменного превосходства над окружающими. Хотя задатки, конечно, имелись. Была она, пожалуй, чуть повыше матери, и немного стройнее.
– Молодые люди, а вы всегда так пристально рассматриваете посетителей, прежде чем предложить им стул?
Удар попал в цель. Толик, пробормотав смущенно что-то типа: "простите, сейчас", дернулся к стулу, и тут же услышал сзади стук падающих на пол кассет. Это суперловкач Андрюха, в свою очередь, спешил оказать даме услугу.
Анжела рассмеялась, а Трошкину все-таки удалось выдернул стул из-под кучи рабочего материала, который он не успел сложить в шкаф. Девушка села и без тени смущения принялась разглядывать их самих.
– Вы, наверное, Анатолий? – обратилась она к Андрею.
– Нет, – замотал головой Трошкин. – Меня зовут Андрей, а Анатолий – вот он.
Анжела перевела взгляд на Чиркова:
– Очень приятно. Я представляла вас немного другим. Таким, знаете, модным мэном в джинсах и обязательно в очках.
– А меня? – подал голос Андрей.
– А вас я вообще никак не представляла. Мама говорила только про Анатолия.
– Странно, Толян. Работаем вдвоем, а дивиденды достаются, в основном, тебе. А такие девушки даже ничего не слышали обо мне.
От Чиркова не ускользнула взволнованность Андрея – видимо, Анжела произвела на того сильное впечатление. Сам же Анатолий оценивал гостью только в сравнении с Гальпериной-старшей. И младшая ощутимо проигрывала в его глазах. Никаких эмоций, подобных пережитым при встрече с Викторией Сергеевной, он сейчас не испытывал. И музыки она не излучала. По крайней мере для него. Может, она Андрюхе что-то излучает?..
– Я слушаю вас, Анатолий, – Анжела очаровательно взмахнула ресницами.
– Понимаете, если мы собираемся работать... – начал подбирать слова Чирков, – Вместе работать. То я должен знать о вашем характере, о привычках... О том, что вы любите и чего не любите. Все это поможет... э-э-э... как бы это сказать точнее? Подобрать вам имидж, найти соответствующую те...
– Предлагаю для начала перейти на "ты", – бесцеремонно перебила его дочь Гальпериной.
– Идет.
– Еще мне кажется, что наша беседа вот здесь, в этих апартаментах, будет смахивать на какое-то социальное анкетирование или допрос. Может, переместимся куда-нибудь, где будет чуть повеселее? В кафе какое-нибудь, что ли, или в клуб?
– Ты права, – тут же вмешался Андрей. – Неплохо будет поговорить в неофициальной обстановке. Да и по сто грамм нам с коллегой, наверное, не помешает. Правда, Толян?
"Ох, Андрюха, ох, шустряк! – подумал Чирков. – Все старается взять в свои руки. Хотя он, пожалуй, прав. По сто, действительно, не повредит. Напряжение надо снять, а то никакой доверительной беседы не получится, заодно и время будет понаблюдать за девочкой. Что-то пока не вызывает она движения воздушных масс вокруг себя. Может, в клубе раскроется?"
Он кивнул, зная, что с Васильичем проблем не возникнет. Раз он санкционировал этот заказ, то тем самым предоставил им свободу творчества и право самим планировать свой рабочий день.
Анжела устроила им экскурсию по местам своей боевой славы. Девушка отлично знала увеселительные точки города. Правда, сейчас, в середине рабочего дня, точки функционировали даже не вполсилы, а так, для клиентов, которым не работается и не сидится дома, а уезжать куда-то просто лень. Они побывали в трех кафешках и двух клубах, которые днем работали, опять же, как простые кафе. Болтали о том о сем. Кто где отдыхает, о музыке, немного о литературе и собаках. Анжела оказалась вполне эрудированной девушкой, интересовалась очень многим в жизни и, главное – самой жизнью. С чувством юмора у нее тоже все было в порядке. Вот только, как все молодые люди, не умела рассчитать для себя правильную дозу спиртного. В каждой из посещенных точек было принято никак не меньше ста пятидесяти граммов, хорошо хоть не водки, а мартини и коктейлей. Поэтому к вечеру, когда они, наконец, добрались до ее любимого клуба "Антверпен", она была весьма тепленькая и уже флиртовала с Андреем, который по степени опьянения от нее не отставал. И в глазах его Толик, который выпил меньше всех, видел зарождающийся огонек желания женщины. Пока что Андрюхины мозги работали исправно, несмотря на алкоголь. Но ведь вечно так продолжаться не могло. Эх, не натворил бы парень делов. Гальперина-старшая их потом на куски порвет. И не важно, кто начал первый!
Анатолий уже стал всерьез задумываться, как потихоньку отозвать друга в сторону, вправить ему мозги и напомнить, что игры с огнем до добра не доводят. А здесь мог быть именно такой случай. Сдерживало его только то, что он еще надеялся оценить Анжелу в плане ассоциативной музыки. Пока их спутница была для него закрытой книгой. Он с одинаковым успехом мог представить ее прилежной студенткой, маминой дочкой – и джинсовой обкуренной девчонкой-растаманкой, и гимнасткой, и одной из моделей, вечно ожидающей в рекламном отделе "Сигмы". Но ни один из вариантов не был доминирующим. Он не мог найти ни единой зацепки, которая могла бы выявить четко определенный имидж девушки.
Уже наступил вечер, и в "Антверпен" стали стекаться посетители. Было много мажористой молодежи. Пока их папы ковали деньги в банках и на фирмах, отпрыски стремились максимально использовать время и возможности, отпущенные молодостью и достатком родителей. Да и представители старшего поколения сами были не прочь расслабиться здесь после напряженного трудового дня. Холеные мужчины в дорогих костюмах, некоторые даже с телохранителями, вполне свободно чувствовали себя в окружении девочек не старше Анжелы, а моложавые ухоженные сорокалетние дамы тоже, видно, были не прочь позажигать на танцполе вместе со своими дочерьми. Анжела обмолвилась, что часто бывает здесь с мамой и многие из присутствующих ей хорошо знакомы.
В центре зала находилась большая площадка, подвешенная на толстых цепях прямо над танцполом. Это было царство ди-джея. Самого его видно не было, но, судя по репликам, отпускаемым им в паузах между забойными хитами и ремиксами, он мог обозревать весь зал. Столики, разбросанные вокруг танцпола, были рассчитаны на пять-шесть человек. Они ничуть не мешали сновать туда-сюда официантам, посетителям и, при желании, и выступающим стриптизершам. Стриптиза, правда, пока не было. Это Анжела рассказала им все нюансы программы. Выше подвесной площадки находился второй ярус, куда вела винтовая лестница – там были излюбленные места элиты. Хотя довольно часто оттуда спускались типичные бандитские морды. Спускались, как правило, для того, чтобы снять какую-нибудь смазливую молодую обладательницу длинных ног и упругого бюста. Но вели себя братки вполне пристойно, и никаких разборок в зале не устраивали.
И в пол, и в потолок были вмонтированы прожектора, их лучи пересекались, создавая неповторимую цветовую гамму, вторящую музыке. Акустика была просто превосходной.
Чирков заслушался музыкой, и вдруг понял, что сидит за столиком в одиночестве. Он начал шарить глазами по залу, отыскивая своих спутников, но не смог разглядеть их среди массы танцующих. Пришлось подняться и начать поиски.
Анжела вместе с другими танцевала в самом центре зала, в бликах прожекторов и мерцающем свете стробоскопа, выделывая почти акробатические трюки. Андрюхи видно не было, но, скорее всего, он находился где-то рядом, в сплошном кольце, окружившем пространство не больше пяти метров в диаметре. Толик изо всех сил пытался пробиться в первый ряд, поближе к происходящему действу, но сделать это было довольно трудно. Толпа внимала танцу подобно тому, как некогда внимало Ильичу пролетарское скопление на Финляндском вокзале, окружив броневик с Вождем Всех Угнетенных.
Фигуры людей внезапно стали расплываться, а пол под ногами Толика дрогнул. Это было знакомое ощущение. Гремящая музыка словно отодвинулась, стихла, и на смену ей пришли другие звуки. Свершилось! Чирков понял, что интуиция не подвела его и на этот раз. Все его органы чувств начали воспринимать вибрации девушки. Об ассоциациях можно было уже не задумываться – все и так стало ясно. Это был секс в чистом виде. Неприкрытое желание совокупления половозрелой самки. Без условностей и намеков, без раздумья и сомнений. Это, конечно, понимал не он один. На лицах буквально всех мужчин, окружавших танцующую Анжелу, читалось вожделение. Любой мужчина улавливает язык тела. Они готовы были броситься на нее прямо здесь, всем скопом, не принимая во внимание количество претендентов, не задумываясь о последствиях. Музыку же слышал только Чирков, и от этого его ощущения усилились десятикратно. Тело покрылось потом, а в низу живота начало нарастать напряжение. Противиться этому было невозможно. Инстинкт размножения второй по силе и значимости после инстинкта самосохранения, а последний почему-то дремал. Толик хотел ее. Он был готов броситься к ней, растолкав всех, и начать ответный брачный танец, который, как он думал, несомненно перерос бы во встречное действие. Когда музыка стихла и танцовщица сделала шаг к толпе, его тело само подалось вперед, ей навстречу. Но она подошла не к нему, а к кому-то другому. Толик был готов разорвать его. Соперник! Тот, кто уводит вожделенную пару! Толик протиснулся ближе, не задумываясь о том, что будет делать дальше.
Один шаг, другой, вот он уже рядом...
В самый последний момент, когда Чирков уже занес руку для сокрушительного удара, его вдруг отпустило. Реальность возвращалась, а с ней возвращалась и способность трезво думать и анализировать происходящее.
Парень, которого обнимала Анжела, повернулся к нему.
– Толян, что с тобой?! – глаза Андрея были широко раскрыты от удивления и, наверное, от испуга. – Кажется, ты хочешь кого-то убить? Эй! Все нормально?
Только сейчас Чирков понял, как глупо выглядит со стороны с перекошенным от ярости и желания лицом. Конечно, это Андрей! Кто же еще это мог быть? Боже, что же делает с ним его восприятие?! Вот перед ним стоит друг и девушка, которая его обнимает, и, судя по всему, ее симпатии на сегодня уже определены. И почему он вдруг решил, что имеет на нее какие-то права? Чертов алкоголь! Ведь раньше с ним такого никогда не бывало. Да и сейчас уже ничего нет. Каким же восприимчивым он оказался к собственным музыкальным фантазиям!
Чирков почувствовал, что краснеет.
– Что-то мне нехорошо стало... – Он боялся поднять на Анжелу глаза. – Пойдемте, выпьем.
– Пойдем! – Анжела потянула Андрея за руку, повернулась к Чиркову. – Выпьем "на посошок", Толя, потому что мы с Андрюшей скоро уйдем.
Она привлекла к себе Андрея, чтобы впиться в его губы страстным поцелуем.
Водка вернула Толику спокойствие и погрузила в блаженную расслабленность. Он искренне радовался за друга и, самое главное, понял, что задача почти решена. Он отчетливо помнил возникшую мелодию, и старался лишь, чтобы она снова полностью им не завладела. Для этого требовалось меньше о ней думать и вслушиваться в музыку, звучащую в зале, а не в голове.
Андрей же был просто счастлив и пьян. Сегодня он был победителем, императором этого вечера. Ведь для счастья нужно так немного – молодость, здоровье, легкая алкогольная эйфория и красивая девушка, которая тебя безумно хочет и не скрывает этого. Остальное – пустяки.
Так что из "Антверпена" Толик возвращался один.
|
