Глава 8
«...Глупцы те, кто пытается что-то забыть из прошлого...», - читала Нагиса отрывок из пригласительной брошюры новой постановки спектакля.
- И вправду глупцы. Да, Тору?
- Ну почему же глупцы, у каждого на то свои причины, - ответил Тору.
- Причины, говоришь, - возмущенно сказала Нагиса. Но а если на чистоту, какие бы события ни были, плохие или хорошие, ты не должен хотеть забыть их. Потому что это наша жизнь с теми полосами, которые мы сами же и рисуем. И эта жизнь не повторится никогда, где бы ты ни был после смерти, но ты не сможешь ее вспомнить. Многие люди не осознают, что плохое иногда случается и задаваться вопросом почему со мной, почему именно сейчас, вот что правильно. Человеку дается возможность что-то осознать. Как человек поймет, что соль соленая не попробовав ее? Как он же сможет понять, что после соли может быть сладко, если он не заест соль сахаром. Так что не пытайтесь забыть даже самое плохое, оно подводит нас все ближе и ближе к совершенству, делает нас сильнее и рациональнее, устойчивее и благодарнее.
- Я согласен с тобой, но наше восприятие разное. И это скорее нормально желать себе только хорошего. И ведь люди, которые желают себе хорошего, не могли прийти к этому не познав плохого. Мы как будто стоим в очереди за кнутом и пряником, и эта очередь неизбежна - каждый должен узнать боль кнута и сладость пряника. Да и чего ты так разволновалась, ты все равно ничего не докажешь. Ты ведь не можешь объяснить человеку, который никогда не видел дождь, как это выглядит. Он поймет только часть , только то на что способно его воображение. Но никогда не поймет тебя до конца.
- Я знаю это, просто это легче всего постараться забыть и объяснить себе, почему это случилось практически нереально. Все как-то несправедливо устроено.
- Все несправедливо, возможно. Это тоже, как на эту несправедливость посмотреть: как на наказание или возможность. Я понимаю что в тебе этот страх и грызет тебя. Ты не виновата, что это произошло с твоим отцом.
- Я знаю что не виновата, я боюсь оказаться такой же. Хотя, забыв о том, что мать умерла он был настолько счастлив и рассказывал мне забавные истории, и говорил что когда мать вернется с работы она обязательно расскажет мне что - нибудь интересное, и испечет овсяное печенье с миндалем. Прости Тору, я начала этот разговор зря. У каждого свои дороги, каждый в большинстве случаев должен знать и знает что лучше для него и для тех кто его окружает. Я просто ищу повод злиться на эту несправедливость снова и снова. Но тем самым я могу разрушить себя, а несправедливость останется себе жить дальше без единой царапинки.
- Я люблю тебя Нагиса и поэтому я не позволю тебе разрушится. Ты можешь больше раскрыться мне, развязать все узлы, которые ты завязала собственноручно, чтоб тебе стало легче. Может я не найду нужных слов, но я выслушаю тебя. Обычно идет на пользу.
- Тору, я знаю что ты любишь меня. Но я не считаю до конца правильным слова „горе делить пополам”. Горе не нужно делить в моем случае, мне просто нужно с ним справиться и жить дальше с тобой, может даже спустя какое-то время наша жизнь будет счастливой. Вот именно поэтому я пытаюсь оставить все на своих местах, где всему этому моему барахлу и место. Тебе не понравится то, что там, в этом барахле под огромным слоем пыли. Ты слишком впечатлителен. Но заметь, я не говорю о том, что я хотела бы забыть, но и ворошить не желаю.
Карусель закружилась и сидящие дети позади Нагисы и Тору в унисон начали визжать.
Нагиса, кружась на карусели, всегда закрывала глаза, а ее длинная черная челка трепалась на ветру открывая прекрасные черты лица - особенное сияние, которое эти черты лица излучали. Она крепко держалась за цепи, которые держали ее своим прочным сплавом и доставляли ей по-детски сказочное удовольствие. Эмоции всегда переполняли ее, но она предпочитала оставлять их в своем внутреннем мире и поменьше тратить на этот мир, который многие называют «реальным». Поэтому она никогда не кричала, какими экстремальными ни были бы аттракционы. Когда карусель кружилась, то мир Нагисы превращался в размытый кадр, как последняя секунда перед потерей сознания. Она иногда любила смотреть на мир сквозь призму потерянного сознания и созерцать на размытость форм, нечеткость зданий, машин, прохожих, ветрин модных магазинов, изысканных блюд и не видеть свои точенные скулы в отражении зеркала и как –будто заново узнавать Тору. Ей очень нравилось угадывать его внешность, щупать густую щетину на подбородке, стискивая пальцами, как спелую вишню, его упругую кожу и огромные мышцы рук – это была своеобразная часть ее сути. И после, как заключительный этап испытаний, аккуратно прикасаться к его векам под которыми находятся невероятно красивые и вызывающе большие карие глаза.

После аттракциона они еще немного погуляли по цветущему и благоухающему парку. Гуляя по людным аллеям Тору купил огромную порцию фисташкового мороженого и они молча сидели на поляне на свежескошенной траве, наслаждаясь вкусом и солнечным теплом.
Нагиса посмотрела на часы и вскочила с места.
- Мы опоздаем в театр на дневную постановку. Нельзя опаздывать в театр и я не могу ее пропустить. Нам еще нужны билеты, - говорила Нагиса стряхивая траву с джинс, собирая плед и другие вещи в сумку. Тору медленно поднялся и помог все упаковать. После чего прижал Нагису к себе.
- Мы все успеем, ты же знаешь. Как всегда, все случится вовремя.
Нагиса уткнулась в его плечо носом и начала тяжело дышать, будто старалась надышаться им, как в последний раз.
К счастью Нагисы, а скорее к счастью для Тору, билетов было полно – театр в «реальном» мире не самое популярное место, тем более дневные постановки. Вечерние пользовались большим спросом, там можно было показать новое вечернее платье от - кутюр, новую прическу, новую машину, новую жену, которая была в прошлом любовницей или встретить будущую любовницу, которая сделает прошлую любовницу, которая теперь жена, бывшей женой. Все было возможно при вечерних постановках, можно сказать, что это было время соблазнов и искушений, новых приключений и интриг того большинства зрителей, которых театр и вся эта трупа никак не интересовала.
Нагиса выбрала выгодные места, «под нужным углом и с нужной аурой», - как она говорила. И свет в зале погас, тем самым избавив ее от нежеланных взглядов и феромонов. Истинные любители театра ждали чуть ли не с открытыми ртами начала спектакля. Тору наконец-то уселся поудобнее, это было важно, потому что в противном случае до конца спектакля ему не досидеть. Начало приобрело форму – на сцену вышли актеры и нежная, переполняющая ожидания дрожь пробежалась по коже Нагисы.
«Проблема ведь не в том, что мы раздельно существуем, живем, дышим, для чего-то бьется наше сердце заведенное, как будильник, а в том, что несчастье твое и горечь твоя становятся ядовитее с каждым днем и медленно убивают тебя, высасывая все самое полезное из твоих вен. И все это потому, что я могу жить без тебя, а ты нет, ты даже существовать без меня не можешь», - прозвучал отрывок из монолога главного героя.
Во время антракта, Тору наконец-то мог произнести свой комментарий, по поводу того, что название спектакля вполне оправдывает сценарий и что жестокость – это неотъемлемая часть человеческого естества. Это как палочка туберкулеза, - сказал Тору. Не у всех ведь иммунитет хороший, вот и жрет их эта зараза изнутри, а потом выплевывает кусками окровавленные внутренности в этот самый что ни на есть «реальный» мир, - закончил Тору и что-то подчеркивал в пригласительной брошюре. Нагиса взяла его за руку.
- Хорошо, что мы с тобой хорошие, правда Тору? Нужно еще больше заботиться о своем иммунитете.
- Правда, - искренне улыбаясь ответил Тору и слегка приобнял сияющую от счастья Нагису.
Жестокость страшнее всех болезней. Спасибо, что я не такой! - подняв голову вверх и смотря на потолок подумал Тору, будто обращаясь с этой благодарностью к кому-то конкретному.