Глава 2
Я пережил операцию на сердце и через всю мою грудную клетку красовался шрам забытого героя. Швы были неровные, неаккуратные. Будто на месте скальпеля был дикий зверь пытающийся достать из моих недр жизненно важный мышечный орган.
После операции, я быстро поправился и мое пребывание в больнице, где мне даже в какой-то степени понравилось, закончилось. Больничный пудинг и пюре – нигде подобной вкуснятины я не ел. Еще один огромный плюс больницы, кроме еды – это покой и тишина. Можно уединиться надолго и никого не видеть, побыть с самим собой, свыкнуться с тем, что произошло и с изменениями на теле. Конечно же такое уединение было возможно только при условии отдельной палаты. К счастью моя страховка оплачивала и такое удовольствие. Оказавшись в больнице, а еще раньше на операционном столе, где все было по-настоящему – скальпель, доктор, разряд, пахло медикаментами от которых страх сжимал все внутренности и от которого жутко потели ладони, белые стены, первокурсники мединститута наблюдающие за операцией - я понял, как мне этого не хватало. Нет, не того, что со мной случилось, а этого ощущения, что живой, что кто-то борется за мою жизнь. Я немного доверял этим людям в белых халатах в тот момент, потому что мне казалось, раз они спасают меня, значит знаю за что борятся. Испуганные и любопытные лица первокурсников, медсестра протирающая пот со лба хирурга, анестезиолог и другие люди, функциональных обязанностей которых я не знал, давали мне понять, что я здесь, в данный момент, что все в любом случае для меня кончится хорошо. И я успокоился. Я разжал пальцы оставив измятую и влажную простынь от ладоней. Я оставил страх позади себя и принял все как есть. Последнее что я видел, это то, как мне одели маску и я уснул.
Мне снилось, что я застрял в невесомости, вешу себе там, а другим и дела до меня нет. Я кричу: «Мне нужен компас, мне нужен спасательный жилет и тогда я покажу вам всем на что способен». Сны заменялись один на другой, и все были настолько разные, бредовые и пугающие, что я долгое время еще ухмылялся, когда приходилось вспомнить о них. Мне снилось множество историй, в каких-то я узнавал свою жизнь, а другие казались мне совершенно незнакомыми и я там был совершенно непохож на себя.

В день выписки за мной приехали все мои друзья и Юми. Юми тоже была моим другом, но еще она была моей возлюбленной. Друзья как всегда подшучивали и старались превратить смутное прошлое во что-то небывалое и случившееся не со мной. Темой для шуток в этот раз была инвалидная коляска на которой принято вывозить больных. Нет, маленькая корректировка, здоровых «бывших больных». В этой инвалидной коляске я оказался пятничным утром, в день официальной выписки. Я всячески упирался, хотел самостоятельно пройтись, тем более от моей палаты к выходу было несколько метров. Но все друзья настояли, чтобы я не напрягался, особенно убедительной была Юми. Конечно же, друзья вели себя так, только в кругу своих. Будучи на улице, среди незнакомцев, никому бы и в голову не пришло шутить на подобные темы. Толерантности им не прибавляй.
Выйдя уже самостоятельно на улицу, я по-другому начал дышать. Мои легкие наполнялись настоящим кислородом. Жизнь вокруг кипела. Люди спешили кто – куда, не обращая на нас ни малейшего внимания. Кому какое дело до моих уродливых шрамов, какое мне дело до чужих. Ну вот, я опять возвращаюсь в этот мир поделенных вражеских территорий, но я обожал этот мир и ненавидел. Мир отвечал мне взаимностью. Я даже успел соскучиться. Вот только не успел проснуться.
Юки открыл дверь своего минивена и склеил насмешливую гримасу, будто был дамским угодником и в тот момент дамой являлся я. Я не ответил на его насмешки парой саркастических фраз, как бы сделал раньше, но стукнул его дружески в плечо кулаком. От принятых лекарств и запаха антибиотика, раздражительность еще давала о себе знать. Но я старался, как можно дольше сдерживать ее, но были моменты, когда раздражительность пользовалась слабыми сторонами моих эмоций - что приходилось сцепив зубы уничтожать на месте. Мой контроль над собой был далеко - далеко от меня, где-то на безлюдном острове, оставив меня самостоятельно справляться со своим настроением.
Всю дорогу домой, все одновременно вели себя непринужденно и делали свои дела. Кто говорил по телефону, кто договаривался о встрече, кто читал журнал, а я смотрел на пролетающие мимо пейзажи, людей, и думал, старался не думать, но у меня не получилось. Я смотрел, как мир просыпается, как солнце еще пытается прорваться сквозь гущу леса, как странные мелодии не покидали мою голову и звучали в ней как хотели. Мы проезжали поля с подсолнухами, поляны с одуванчиками на которых умиротворенно паслись лошади отмахивая хвостами мух, в их гривах играл ветер и наездники остановившиеся отдохнуть о чем-то живо разговаривали. Скорее всего тема была одна – о лошадях, - подумал я. Потому что они то и дело указывали рукой в сторону, где паслись их скакуны. Еще я заметил, что там где начинался лес, он уже не начинается, там во всей красе воздвигнуто какое-то здание – было непонятно, то ли это были жилые дома, то ли офисный центр, то ли предприятие какое. Почему меня это удивило, так это потому что прошло очень мало времени, когда точно так же меня везли в больницу, а там уже леса нет, нет его тишины, нет зелени весной и оранжевых оттенков осенью. Странно все это как-то, чуждо моему духу урбанизация. Хотелось бы сохранить побольше живого в этом мире. Всю дорогу, как уже сказал старался ни о чем не думать, но был побежден своими мыслями, наверное я слишком изголодался по внешнему миру, все-таки многих вещей мне ужасно не хватало. К примеру хорошенько выспаться, чтоб так без задних ног или же сделать утреннюю пробежку, съесть хот-дог в фургончике Бони за углом, который между прочим делал эти самые ход-доги изумительно. Не знаю и скорее не хочу знать секретный рецепт, но подобную вкуснятину должен попробовать каждый. Мне нравится когда в моей жизни появляется что-то секретное и что в свою очередь мне нравится, и в добавок ко всему, это чувство, что тебе этого-то секрета и знать не хочется. Я не говорю сейчас только о секртеном рецепте хот-дога, нет. Это было бы слишком уже примитивно, даже для такого как я. Но вот, все-таки прельщала эта таинственность меня, очень даже, - могу сказать. И вот я размышлял об этом всем, наслаждался знакомыми запахами парфюм, мятной свежестью, которой всегда пахло в салоне Юки, слушал «Rain fall down» и даже пристукивал указательным пальцем по колену и соскучившимися глазами разглядывал заменяющиеся пейзажи за окном быстро движущегося минивена Юки.

Юки следил за дорогой (как и полагается водителю), но иногда поглядывал на меня, но ничего не говорил. На самом деле было хорошо. Такой идиллии давно не было, мне захотелось чтобы эта идиллия, пусть и ненадолго, преследовала меня и тех, кто в определенный момент окажется со мной рядом. Мы с Юки почувствовали друг друга и не докучали, а просто плыли в одной лодке, под названием минивен, и каждый наблюдал за своей волной.
Между странными мелодиями в моей голове и пейзажами за окном, я успел подумать о множестве странных тем, которыми не хотел загружать других, но и не думать о них я тоже не мог. Поэтому довольствовался собственной компанией.
Я вот так вспоминаю о чем я думал тогда, по дороге домой, в это пятничное утро, и удивляюсь как мне успелось уделить внимание стольким мыслям.. Теперь даже ума не приложу.

Когда война, то кажется, что нет времени на философские разговоры. На самом деле времени валом. Особенно, когда ждешь, пока граната долетит в твой окоп. Тогда жутко хочется говорить. И чувство, будто только сейчас успеешь всё рассказать.
Кто-то даже успевал записывать всё в блокнот, а после взрыва, уцелевшие листы собирались уцелевшими солдатами для книги откровений. Книга откровений - для тех, кто еще сосет грудь матери и не подозревает , что на самом деле означает война; для тех, кто смотрит фильмы сидя перед телевизором жуя поп-корн или начос с сальсой и представляет себя главным героем в этой мясорубке; для тех кто еще слеп и кому подтирают сопли; для глупых и диких юнцов жаждущих новых ощущений.
Вот один из абзацев книги откровений: «Если хочешь новых ощущений, - обращаюсь к тому кто сейчас читает это, - то прострели себе ногу, отрежь палец, прыгни в бочку с кипящей водой, выпей серной кислоты – для этого не обязательно идти в армию, не обязательно вызываться среди огромной толпы испуганных лиц на войну. Нет надобности затеивать войну, слышишь? Стравливая при этом всех против всех. Лишая жизни тех, чье сердце могло бы биться долгие-долгие годы. Если ты думаешь, что научившись попадать в цель, ты научился стрелять, то это глубочайшее заблуждение.
Проблема в том, что до того, как оказываешься посреди поля, где проходят боевые действия, ты думаешь как патриот - об обязанности защищать. А вот когда ты горишь в этом «аду», ты понимаешь, что хочешь спокойствия и задаешься вопросом: «Почему я хотел сюда?», - а патриотизма, как и не было. Патриотизм исчезает в те моменты, когда так нужен. Вот, кто настоящий дезертир – патриотизм. Патриотизм исчезает, когда понимаешь ради кого ты делаешь это и кто заварил эту кашу. Жалко так всех становится, до слез прям.
И когда ты после этого ужаса «живой» возвращаешься домой, ты еще охваченный паникой и ночными кошмарами, думаешь задаваясь вопросом: «Гордиться ли собой, быть ли примером для подражания для последующего поколения?». И бывают минуты, когда ты начинаешь собой гордиться, как будто весь этот кошмар случился не с тобой, но всё же у тебя есть внутреннее ощущение повода собой гордиться. Вот тогда и начинаются острые ощущения, которые повторяются снова и снова. Память, как испорченная пленка, повторяет один и тот же фрагмент музыкальной композиции, который по истечению какого-то времени становится для тебя одной из китайских пыток).

- Знаешь, почему я до сих пор с ней, Юки?
Юки кивнул головой, мол, почему.
- Потому что только с ней я могу представить наши планы. Я могу представить дом в котором мы счастливо живем. Я могу представить детей, даже знаю, как они будут выглядеть. Я даже знаю имена наших детей, как будто они уже есть здесь и сейчас. А мне, нужно только забрать их из детского сада, школы или университета. Возможно подвезти до кинотеатра или парка, где у них с кем-то свидание или просто встреча, как заботливый и любящий отец, понимаешь?- продолжал я вырезая ножом на тонкой доске ласточку и изливая душу одному из своих лучших друзей.
- Марис, разве ты не строил планы с другими женщинами? Разве вы не говорили о том, сколько у вас будет детей? Куда поедете в отпуск? Какой породы купить собаку и какую дать ей кличку? Какого цвета будет посуда, наконец! - с настойчивостью ребенка спрашивал Юки и с ловкостью очищал от кожуры красно-зеленого цвета яблоко.
- Конечно строил, - отвечал я с уверенностью и делал затяжку до боли в горле, при выдохе продолжая, - но когда речь заходила о планах, я чувствовал, что это непременно сбудется. Но, к сожалению или к счастью, только сейчас понимаю, что я не представлял в этой планируемой реальности себя. Я не чувствовал себя. Я не дышал тем воздухом. Я не смотрел в цвет тех глаз, с которыми мечтал. Я не жил эти планами. Я просто говорил. Я строил планы для тех других, кто приходил вместо меня. Я уверен, что те другие неплохо справляются, может даже лучше, чем справлялся бы я. Кто знает?!

Юки слушал мою монотонную философию и параллельно не покидал свои мысли и желания, продолжая шептать имя – Йоко, Йоко, Йоко...- Я обязательно покажу тебе оригинальные полотна Караваджо – хотя никто не знает к каким именно работам он приложил кисть мастера, потому что ходят слухи, что большинство работ были написаны его учениками. - Да? – задал вопрос Юки на своё же утверждение и сам же на этот вопрос и отвечал, - ну и пусть, не об этом я говорю тебе сейчас, моя дорогая и любимая Йоко. Мы обязательно побываем в Европе. Только жди меня и я вылезу из этой глупой передряги. Ты удачливый умник Юки, ты сумасшедший гений, только не ошибайся, второго шанса для подопытной овцы не будет. Ты сейчас подопытная овца, слышишь, Юки? – продолжал разговаривать Юки сам с собой.
А я думал только об одном: «Ползи быстрее Юки, черт бы тебя побрал. Только не прогляди чеку от мины, только не прогляди. Сосредоточься Юки, - кричал я ему. Потому что кто-то другой покажет полотна Караваджо твоей возлюбленной и юной Йоко, - шептал я себе под нос и даже как-то нервозно улыбался.
Но я не говорил это со злостью, мне просто надо было себя как-то успокаивать, чтобы не сорваться, чтобы доползти до конца, в то время, как другие солдаты превращались в пепел от взрывов и рассеивались ветром оседая на наши головы, лица, попадая в наши легкие с каждым последующим вдохом.