Глава третья
Дом уже не казался настолько пустым. По нему полным ходом без устану, маячили соседи, родственники, и те, кто не был безразличен к подобным сценам. Макс тут был чужым, он не понимал смысла ритуала, проходящего в его доме:
«Суета, да и только!» – подумал Макс. Больше чем эта суета, его раздражали те ритуалы, которые проводили над его мамой. Но что он мог поделать? То, что уже веками существует и действует вне зависимости от его желания и личного мнения, в этом мире, видимо так и останется вечным правилом для покойных.
Церемониал, который проходил у него дома, его абсолютно не будоражил: за последнее время вообще не было ни единого события или происшествия, которое могло задеть Макса, что называется «за живое». Так или иначе, суета не для него…
На все вопросы в стиле: «…а где находится то или иное?», «Куда нужно поставить то или иное?», – обходило Макса стороной.
«В конце концов, не лучше ли напиться?» - это была лучшая идея Макса за сегодняшний, и без того, бездарно прожитый день. Запой, абсолютно не новое состояние молодого парня. В дни, когда жизнь итак лишает все пути к отступлению, лучше всего напиться и идти напролом. Лучший выход из любой, пускай и самой отвратительной жизненной ситуации: взять бутылку (по возможности не одну), и ударить со всей силой и по своим принципам, и по социальной морали.
Запой в одиночку – лучший способ поэкспериментировать, причём от души. По мнению Макса, запой: самый удобный способ исповедаться самому себе в своих же грехах и проступках, и таким образом, стать чище. Ни одна, даже самая задушевная в мире беседа с церковным настоятелем (если, конечно, она не подкреплена алкоголем), не способна разбудить дремлющую силу подсознательного так, как это делает алкоголь. Ведь бутылка не задаёт вопросов, не ставит тебя в глупое положение, а главное: она точно знает тебя лучше любого другого, и знает то, что ты сейчас по-настоящему желаешь. Еще одна грязная правда жизни…
Путь к изнурительной «попойке» пролегает прямиком через местный магазин, где уже знакомая продавщица средних лет, отпустит тебе бутылку водки, даже не спрашивая есть ли тебе 18. Твой изнурительный вид и впитавшие уже энное количество спиртного, глаза – обо всём слишком много говорят, слишком много. Ты спокойно расплачиваешься и жалеешь, что на прилавке полностью отсутствует виски и прочие «весёлые» напитки, которых сколько не пей – увы, мало. Жалеешь что «отцовский напиток», тебе сегодня не вкусить. Продавщица, в свойственной ей манере, жалеет только об одном: «Такой молодой, а уже пьет! За что ж его так судьба?». Произнося эту фразу, она аккуратно кладёт деньги в кассу и только улыбается тебе в след, дабы хоть как-то сгладить и без того непростую ситуацию.
«Опиум в массы – господа! Опиум в массы!». Дальше как по накатанной: рюмка за рюмкой, мысли по кругу, стабильность и отключённость от реальности, блаженство, расстройство, апатия, полная депрессия, пьяный бред, потеря памяти и наконец, похмелье. Ну, вот ты и исповедовался.
До того, как Максу предстояло пройти весь круг катарсиса, нужно было ещё о многом подумать. Думать – это основное занятие Громова за эти последние дни. Оно не требует ничего кроме орудия мышления: мозгов, которых в нашей стране, как не парадоксально, становится всё меньше и меньше, ну и собственно говоря, темы, для того чтобы было над чем пораскинуть мозгами. Тем было немало: «Что дальше?»; «Какой сейчас курс евро к гривне?»; «Как это: не существовать в принципе?»; «Кто победит в нашей стране на следующих парламентских выборах?»; «Когда уже перестанет щемить в груди без повода?»; «Какой размер груди у Леночки (секретарши в его офисе?)»; «Что хотела сказать ему мама в свои последние дни?»; «Сколько сейчас стоит отдохнуть в Турции?», «Почему ему всё время врали, что с мамой все в порядке?»…
Слава богу, что вопросы отходят на второй план, ведь их становится всё больше и больше, а ответов, как это не странно – меньше. Да что там меньше – их нет ВООБЩЕ!
– Уважаемый господин Громов! Не все вопросы требуют ответа по своей сути, понимаете?
– Нет, конечно, – отвечает растерянный Макс.
– Ну, как же! Вот смотрите: в случае с Леночкой, тут всё более, чем логично. У неё 3 размер. Понимаете, это как математика. А в случае с тем: почему Вы ничегошеньки не знали о Вашей маме, то тут извольте…
– Как это извольте? – снова в недоумении Макс.
– Господин Громов! Будьте благоразумны, хоть немного! Вы, пардон, «блядский мудак», который за всё время пребывания мамы в критическом состоянии, так и не поинтересовался, что с ней. Понимаете меня? Если честно, я вообще ума не приложу, что сподвигло Вас, столь занятую персону, поднять свою задницу и приехать на похороны? Поверьте, они состоялись бы и без Вашего участия. Но Вы здесь, чтобы показать всем в последний раз, какой Вы заботливый сын, и что Вы скорбите вместе со всеми. Чтобы сыграть роль скорби и получить за это приз зрительских симпатий, ведь так?!
– Незнаю, – совсем теряется молодой человек.
– Вы еще и лицемер, господин Громов! Но это Вам не театр! Так что лучше успокойтесь. Ваши слезы скорби нужны здесь ровно столько, сколько необходимо присутствие миротворческого союза НАТО в Афганистане. Лучше бы Вам узнать какой нынче курс евро по соотношению к гривне, оно и проще, да и никто не уличит Вас в том, что Вы – «лицемерная скотина». Так будет проще, уж поверьте. Или Вы, извольте полюбопытствовать, с чем-то не согласны?
Вот теперь Макс растерян полностью. Как можно быть несогласным со своим подсознанием, да еще простите, пьяным подсознанием? Разве не ради этой правды он сегодня уже успел напиться?
– Да, и еще уважаемый мой господин Громов…
– Я Вас покорнейше слушаю, – оживился Макс.
– Перестаньте носить маску этакого «блядского» эстета. Её либо носят постоянно, либо не напяливают вообще. Потому что пьяный и лживый эстет – это несовместимо. Надеюсь, Вы меня поняли?
Содержимое обеих бутылок было уже на дне. Впрочем, как и сам Макс. От такого общения со своим внутренним «Я», в самый раз отправляться вдогонку за своей мамой. Но кто в молодости, простите, не был настолько печален, что сотворив очередную глупость или наступая на первый взгляд, на ничем неприметные грабли, не хотел красиво попрощаться с реальностью раз и навсегда? Чем Макс был хуже? Впрочем, опять вопросы, а подсознание уже успело его покинуть, так что лучше всё закончить прямо сейчас.
«Добавки господа! Я требую продолжения банкета!»
Ну, вот бутылка коньяка в кармане молодого парня – так значительно лучше. Пора домой. Хотя там тебя кроме деревянного гроба и горячо любимого в нём человека, никто не ждёт. «Ох, и печально-то господа, ох и печально!», – мысли в одностороннем порядке курсируют внутри Громова. Они как будто требовали нормальной дорожной развязки и прочного speedway, но это было нереально. Когда не хватает сил для того, чтобы хотя бы немного поддерживать себя в порядке, думать о чём-то в логичном и нормальном ключе, очень непросто…
Макс довольно прочно держит под курткой бутылку холодного коньяка, хотя это еще открытый вопрос: кто кого сильнее держит – Макс коньяк или наоборот? Путешествие подходит к концу. Вот он дом. Внутри никого. Вечерний час и дом покрыт сумраком. Картина из очередной книги Стивена Кинга: мрачно и ужасно, а особенно, когда понимаешь что внутри нет ни одной живой души.
От одной только мысли, что Максу нужно переночевать в одном доме с покойником, пускай и настолько родным, приводит его в ужас:
- «Бояться нужно живых», – убил бы ту сволочь, которая это сказала. – Продолжает про себя парень. «Ведь я невероятно боюсь, и этот страх не под моим контролем», – проскальзывает в голове у Макса. Безвыходная ситуация, не помогает даже алкоголь. Придётся ночевать на пороге, ведь просится к кому-то на один вечер, не хочется. Придётся мило расположившись на улице у входной двери, спокойно попивать бутылку коньяка и ждать благословенного сна. «Нужно закрыть дверь, так надёжней!», – размышляет Макс.
Дверь на замке, сердце тоже. Открыт только рот и бутылка коньяка: идеальное сочетание двух близких друзей. Тихий вечер. Нежный ветер. Это уже другая история, в которой не Макс ведёт свои мысли, а мысли ведут его за собой, ведут в неясность и полную сюрреальность. Прекрасно когда есть место, где можно спрятаться от всего на свете, даже от хозяйки смерти…
На улице тихо и светло, вокруг полным–полно народу. Все счастливы, в особенности, те двое. Это молодая мама и малыш лет пяти. Они вместе смеются, радуются каким-то мелочам, оба невероятно довольны всем что происходит вокруг. И только Макс среди всех этих людей, выглядит грустным и подавленным. Он хочет подойти к молодой семье, но не может. Он чувствует что уже, где-то видел их обоих, но не может вспомнить где. Он снова пытается подойти к ним, но с каждым его шагом, малыш начинает всё громче и громче плакать глядя на Макса. Мама, видя что её ребёнок плачет, начинает отгонять от себя парня, приказывая ему уходить. Макс пытается еще пару раз подойти, но люди недовольны тем, что делает молодой человек и начинают хором его ругать. Макс идёт к ближайшему магазину, хватает, даже не взяв сдачи бутылку «Grants» и падает в тот же момент, как успевает сделать всего пару глотков. Сознание ведёт его дальше…

Глава Четвертая
- Боже! Он живой? Что с ним?
- По-моему, он мертв?
- Мертв? Боже, быть этого не может?
- Он вовсе не мертв! Он просто…просто…Да он пьян!
- Сам бутылку коньяка! Болван!
- И, по-моему, не одну?!
- Ну и перегарище!
Над Максом вздымалась буря. Уйма людей пытались привести его в чувства:
- Я же говорила, что нельзя его оставлять одного! Парень в таком состоянии!
- Он просто алкоголик! Вот и все!
- Дура ты!
- Сама ты дура! Нужно его срочно подымать, похороны ведь через час!
Макс с трудом приходил в себя, все-таки, катарсис не остался для него без последствий.
- Максим, мальчик мой! Как ты?
- Хуже не будет! – уверено, но все еще тяжело проворчал Макс. - Который час?
- Так уже без пяти одиннадцать! Похороны, то через час!
- Да хоть через два! – был недоволен происходящим Громов. - У меня жбан раскалывается. Пить хочу…
- Пить надо меньше…
- Закрой свой рот! Старая карга! Бедный мальчик, так напиться. Ну, зачем? Зачем спрашивается? – разрываются спешные вопли над юношей.
Кстати, в роли «старой карги» выступала тетушка Макса - вдова, чьи нравы и воспитание не позволяли, абсолютно, видеть мужчину пьяным и воспринимать секс до замужества, хотя в молодости тетушка не один раз грешила с жившими по соседству с нею молодыми студентами, когда сама еще тетушка только закончила университет и только отправилась преподавать в местную школу учителем зарубежной литературы. Муж ее, Викентий Сергеевич, будучи инженером-механиком скончался, после очередной ссоры и измены жены, так и никогда не узнав, что он у нее далеко не первый!!! Ко всему прочему, тетушка терпеть не могла своего племянника, который был как заноза в ее весьма, обвисшей, за это время, заднице. Дело в том, что Макс никогда не слушался, да и ненавидел, тетушку, но это было полбеды. Истинной причиной ненависти к своему близкому родственнику стала передача в наследство Максу золотого кулона его бабушкой (тетушкиной мамой), который, нахер, ему был не нужен, но мать запретила его отдавать своей старшей сестре и попросила оставить у себя. Ну, а второе и весьма банальное: Макс был просто истинно похож на своего отца, который до замужества на его матери неоднократно имел связь с маминой сестрой, а потом объявил красиво и лаконично, что он женится на маме Макса. Ну, и разве после этого понять расстройство тетушки было нелегко?
Но Макса все эти бразильские мыльные сцены покинули весьма давно. Сейчас пришло время скорбить, а как простите можно скорбить, когда ты даже костюм на себя еще не напялил? Все-таки, скорбить нужно красиво.
«Дерьмовое утро», - стоя около умывальника подумал Макс. «Столько марафета и ради чего? Мать-то, все равно, его не увидит! Какая к черту разница, во что, и как сегодня одеться, когда речь идет о последний встречи с его мамой?».
Макс опять негодовал. В былые годы, все, что ему не нравилось или было на его взгляд неверным, в тот же момент исправлялось его мамой. А теперь позвольте спросить: кто будет все менять? Ну, вот кто?
- Макс, давай быстрее! Скоро мы выходим!
Накинув на себя мятую рубашку и черный костюм, Макс почувствовал, что собирается не на похороны, а как будто в школу, когда мятая рубашка и нечищеная обувь была протестом против всего мира. Времена идут, но ничего не меняется!
Гроб и тело покинули дом и уже больше никогда сюда не вернутся и это даже, было, по мнению Макса весьма печально. Макс в тот момент, когда выносили тело его мамы, вдруг подумал, о том, что он мог передумать и вернуть маму домой, навсегда поселив ее в этом доме. Макс на секунду вспомнил, о традициях в Японии по поводу покойников и живых. Вспомнил, о том, что родственники умершего строят там возле дома саркофаг или усыпальницу, ради того, чтобы дух умершего всегда витал возле них и охранял живых от всяческих бед. В тоже время, таким образом сохраняется связь живых и мертвых, сохраняется семейная связь…
«Саркофаг у меня точно уже есть!», – с улыбкой задумался Максим. Всю жизнь, его дом напоминал ему именно саркофаг и не иначе. Это был огромный склеп, под которым были похоронены все его мысли, эмоции переживания, идеи, радости и прочее. Он жил, как в тисках пока не переехал в другой город и не почувствовал себя в новой роли – роли свободного человека. Дома все было настолько зажато и некомфортно, не смотря на сумасшедшую квадратуру его домашнего логова, что порой Макс просто уходил из дому, даже не понимая причины своего поступка. Сколько его мама не пыталась создать здесь неповторимый уют и прочую хрень, Макс только больше и больше угнетался, отчуждался от всего, не видя для себя ни малейшего будущего и развития в этих стенах. Бесила и та чертовая картина, на которую он весьма изрядно оправился и многое другое…Макс вспоминал, что дом всегда требовал невероятного ухода за ним и средств, но чтобы ты в нем не делал, тебе приходилось делать это вновь и вновь. И так день за днем…Дом вытягивал с него последнее и физически и морально, а взамен? Взамен, наверное, Макса радовало одно: все четыре стены стояли прочно, крыша не протекала…весьма внушительно.
Ностальгия в такие дни ни к чему! Макс в последний раз осмотрел дом перед выходом, все ли вынесли, ничего ли не забыто? И на какое-то время остановился в маминой спальне. Глаза долго окидывали стены и мебель в комнате, пока Макс глазами не уперся прямо в место где лежала мамина косметика…
- Макс нам пора. Давай выходи! Ты слышишь?
На столе стоял одинокий, красивый флакон духов. Она пользовалась «Шанелью» - неповторимый запах. Макс заплакал…