1|2|3|4|5|67|8|9|10|11|12|13|14|15
И тут я иду на хитрость: беру Тараса под мышки, тащу как мешок по полу и заталкиваю под койку, за которой находятся его братья – теперь, когда очнётся, он потратит некоторое время, чтобы выбраться оттуда – тут же хватаю Бороду за руку и выволакиваю на середину комнаты. Он не ожидает от меня такого коварства и почти не сопротивляется, только под конец, когда я и так уже собрался отпускать его руку, он вырывает её, вскакивает на ноги и истерично вскрикивает:
– Ты охерел, мужик!
Ему очень страшно, он весь трясётся и тихонько подвывает, причём не голосом, а как-то нутром. Глаза бегают и, похоже, ничего не видят, а руки извиваются в каких-то хаотичных движениях. Вдруг он резко бросается на меня головой вперёд, целясь ею в мой живот, и я еле успеваю уклониться. Перехватив ближнюю руку, сопровождаю движение тела, а под конец добавляю немного ускорения. Борода сталкивается головой со стеной и на некоторое время перестаёт волноваться. Наклоняюсь над ним, нащупываю на шее бьющуюся жилку и тут в его правой руке замечаю тонкое лезвие.
«Этот недоумок хотел меня порезать? Да-а, недооценил я паренька».
Разжимаю его пальцы и забираю очень острую самоделку. Наверное, оттуда, из-за колючки. Интересно, где он её прятал, в руках ведь ничего не было? С трудом – хорошая сталь! – ломаю лезвие на мелкие куски и заталкиваю их в плавки Бороды. Очнётся и обнаружит маленький сюрприз. Пусть осознает по своей заднице, что ножик это оказывается нехорошо.
«С кем мне сейчас работать? Вася сказал всё что знал, ещё чего-нибудь, кроме соплей, из него выжать уже не удастся. Остаются его братья. Интересно, кто из них первым скажет правду? Собственно, в моих руках они оба заговорят, оба запоют соловьями! Это вопрос времени. С кого всё-таки начать?»
Но сначала я занимаюсь мерами безопасности. Снимаю с одной койки простынь и разрываю её на тонкие полоски. Перекладываю Бороду на эту же койку, привязываю к ней его ноги и руки, засовываю в рот валяющиеся на полу носки, перетягиваю рот полоской и завязываю сзади на шее. Теперь он не убежит, не закричит и не помешает. И даже не пожалуется на сюрприз в собственных плавках.
Вторую простынь использую для Васи. Оставлять его несвязанным не буду, хочу на всякий случай подстраховаться. Мне никогда не забыть, как два года назад в Чу, казахстанской конопляной столице, один доходяга, почти дистрофик, на моих глазах зарезал одного здоровенного бугая, несмотря на то, что тот был мастером спорта по самбо. Я давно заметил, что люди, умирающие не от старости, делают это из-за собственной глупости. Правильно говорит народная мудрость: бережёного и бог бережёт! К моей работе это не относится, но в остальных случаях я сам у себя ангел-хранитель.
Такую же процедуру проделываю и с Тарасом, только с небольшим дополнением: когда тащу его из-под койки, он приходит в себя и собирается сделать поправку в мои действия, но я с ним не соглашаюсь и отправляю его туда, откуда он только что вернулся.
Прохожу по комнатам, выглядываю из-за штор на улицу. Тишина и спокойствие. Возвращаюсь, подхожу к каждому из братьев, хлопаю по щекам и привожу в чувство. Они обнаруживают, в каком положении оказались, и никакого одобрения в их глазах не вижу. Отхожу к дверям – отсюда меня хорошо видно всем – и медленно, чётко произношу:
– Вы мне не нужны. Я вас отпущу. Но только в том случае, если расскажете: кто приказал вам напасть на меня? Вопрос ясен или повторить?
Поднимаю палец и наставляю его на Бороду – его койка ближе к выходу – и спрашиваю:
– Ты скажешь?
Если судить по доступной мимике, то парень не желает этого делать. Спрашиваю у Васи более для проформы, в ответ получаю нерасшифрованное мной мычание и перехожу к Тарасу. Тот тоже не желает говорить и даже отворачивается от меня к стене.
Я опять медленно, чётко произношу:
– А вот сейчас я вас начну пытать по очереди, и вам будет очень больно. То, что происходило до этого, было просто приветствием джентльменов. И начну с тебя, мой хриплый друг. Имей в виду: я отойду от тебя только тогда, когда получу ответ. А до тех пор тебе будет больно, очень больно и очень-очень больно! И никуда ты от этого не сможешь деться.
Сажусь на кровать к Тарасу и начинаю двумя пальцами как кусачками сжимать его бицепс.
– Если захочешь говорить, кивни.
Он хочет освободиться, дёргает ногами, руками, головой, надеясь развязаться, но у него ничего не получается. Я продолжаю продавливать его бицепс, проникая пальцами все глубже и глубже. Тарас самый здоровый из троицы, мышцы у него хорошо накачанные, но в данном случае это ему только во вред. Его лицо покрывается потом, он уже не вырывается, только мотает головой из стороны в сторону и мычит. Когда-то в качестве тренировки мне пришлось испытать на себе воздействие на болевые точки, и я хорошо представляю, что он сейчас ощущает. Я разжимаю пальцы и интересуюсь:
– Будешь говорить?
Тарас перестаёт мотать головой, останавливает взгляд на мне и энергично рычит. Я делаю изумлённую рожицу и поворачиваюсь к его братьям.
– Сердится. Почему?
Борода и Вася со страхом смотрят то на меня, то на брата. Похоже, они решили, что сейчас я перейду к ним, но в мои планы это пока не входит. Продолжаю общаться с Тарасом, и через полчаса, после того как он два раза потерял сознание, разговор у нас всё-таки состоялся. Он рассказал обо всём, что меня интересовало, даже интимные секреты своей никчемной жизни выдал. Я ему поверил, и братья меня больше уже не интересовали.
Мне никогда не нравились истории про отважных разведчиков, расстрелянных врагами. На мой взгляд, это обычные неудачники, которые Историю не делают, а делают капитал для журналистов, писателей и доблестных спецслужб. Я где-то читал, что если бы у них было хотя бы десять процентов от той конспирации, которая есть у баптистов, то их никогда бы не раскрыли. Настоящую Историю делают те, о которых никто никогда не узнает.
Я не хочу, чтобы на мне кто-нибудь заработал. И ещё больше не хочу попасть в различные милицейские или врачебные акты и протоколы. У меня находятся уже три контейнера с супернаркотиком, угрозы для моей жизни пока не наблюдается и это меня радует. Ещё одни сутки и можно будет сматывать удочки.
Меня будит скрип пружин Дашиной койки. Жду, когда она выйдет из домика и пытаюсь открыть глаза; сам-то проснулся, а они ещё нет. Мне это не удается, и я сдаюсь. Когда Даша возвращается, я снова просыпаюсь. Она переодевается из мокрого купальника в обычное нижнее бельё. Я не подглядываю, а догадываюсь об этом по шуршанию одежды и пощёлкиванию резинок.
– Я так и знал.
Она перестаёт шуршать.
– Что?
Рывком сажусь на койке, заставив жалобно всхлипнуть пружины, и смотрю Даше прямо в глаза.
– Ты мне изменяешь с этим крокодилом.
Проходит секунда, и удивлённое выражение её лица меняется на весёлое. Она смеётся, подходит и прижимает мою голову к своему животу.
– Глупенький, никто мне не нужен.
Я пролезаю пальцами под её трусики, обхватываю нижние полушария и несильно сжимаю. Она взъерошивает мои волосы и повторяет:
– Ник-то.
Нина не собирается менять свою привычку: перед ней стоит стакан с желтым напитком.
– Как твои дела?
– Всё в порядке. Как сама?
– Узнала о парнях, которыми ты интересовался. Ничего серьезного.
Некоторое время слушаю её рассказ, потом перебиваю и продолжаю вместо неё. Она меня тоже перебивает:
– Откуда информация?
– Пришлось немножко с ними пообщаться.
– Они целы?
– Обижаешь.
Наливаю себе немного минералки, пью.
– Как там южный ветер?
Нина медленно крутит стакан, не поднимая его над столом. Пластиковая соломинка в нём поворачивается по часовой стрелке, и мы оба следим за её перемещением.
– Ты был прав, этим всё не закончилось. Люди прекрасно знали, кто такой Махмуд и боялись его мести. Пока он был правой рукой, то нажил немало врагов, а если сказать точнее, то враждовать со многими стал именно он по собственной инициативе, оттесняя других от кормушки. И люди стали бояться погибнуть по указке Махмуда. В общем, состоялся ещё один переворот.
Пластиковая соломинка останавливается, Нина ею пользуется и пускает дальше по кругу.
– У Махмуда тоже оказался обширный инфаркт. Вся родня в трауре и шоке. Немного постреляли друг в друга, но потом выбрали человека, который будет всем распоряжаться, и упокоились.
– Выбрали?
– Да. Он нейтральное лицо, не является кровным родственником, но клан ему полностью доверяет.
– Кто это?
Нина отпивает немного напитка.
– Мустафа Турель.
К нам подходит официантка, но мы ничего не заказываем и она уходит. Я улыбаюсь:
– За то и выпьем?
Она с подозрением смотрит на меня поверх очков.
– Что ты имеешь в виду?
Я продолжаю улыбаться.
– Гостей по наши души уже ждать не надо. Или надо?
Нина прячется за свои затемнённые линзы и с лёгким раздражением говорит:
– Никто к нам уже не приедет, а вот планы поменяться могут. Но мы пока всё будем делать так, как задумывалось первоначально.
Нина ещё немного отсасывает напитка, я отхлёбываю из стакана.
– Тебя хотели изнасиловать.
– Да? И кто же?
– Вот эти трое. Вчера, когда мы расстались, они увязались за тобой, почти догнали, но ты успела уехать.
Она хмурится.
– Почему изнасиловать?
– Младшего из них хотели сделать мужчиной, а на тебя выбор пал совершенно случайно: кругом гуляли компаниями, а ты шла одна.
У неё окончательно портится настроение. Мы поднимаемся и уходим из кафе вместе, только у выхода она сворачивает влево, а я иду прямо и останавливаюсь напротив холодильников с мороженым. Девчонки узнают меня, улыбаются, а которая бойкая на язычок активно общается со мной:
– Всё это мороженое ваше!
Нина уезжает, а я покупаю две порции эскимо и заявляю:
- Ну что же, начнем совершать подвиг.
Мой мобильник в нагрудном кармане рубашки начинает вибрировать, извещая, что кто-то желает со мной пообщаться. Высвечивается незнакомый номер, но, тем не менее, я подношу аппарат к уху.
– Аллах акбар.
– И справедлив.
Ответив на пароль, отхожу в сторону, чтобы никто даже случайно не подслушал наш разговор.
– Чем обязан?
– Надо поговорить.
– Да? А что мы сейчас делаем, молчим?
– Выйди на дорогу, к стеле.
Вообще-то мне хочется идти спать и никуда больше, но, обменявшись условными словами с незнакомцем, я не могу с ним не встретиться. Это свой.
– Я тебя вижу. Иди к джипу.
На площадке стоит пять легковых автомобилей, один из них японский вездеход с зеркальными тонированными стёклами. Подхожу к нему, навстречу никто не выходит, но передо мной гостеприимно распахивается задняя дверца. Не колеблясь ни секунды, сажусь в джип, и он трогается с места.
В салоне кроме меня находится ещё трое человек: два молодых парня впереди, а третий, постарше, сидит рядом со мной на заднем сиденье. Он сообщает:
– Это я звонил.
Дальше мы едем молча. Кто эти парни? Кого представляют? Чего от меня хотят? Незаметно рассматриваю их, но никакой информации не получаю. Несколько минут спустя, не выезжая из посёлка, сворачиваем и, пропетляв по каким-то незавершённым стройкам, останавливаемся у одноэтажного здания. Сидевший рядом со мной парень говорит:
– Пойдём.
Мы подходим к зданию, парень распахивает передо мной дверь, пропускает вперёд и говорит:
– Дальше сам иди.
Посреди большой комнаты, завешанной и застеленной коврами, стоит низенький азиатский столик, на нём много разных фруктов, орехов, восточных сладостей. За ним стоит невысокая, но широкая тахта, на которой, обложенный небольшими бархатными коричневыми подушечками, полулежит незнакомый мне стройный человек средних лет. На нём надеты полосатый халат-чепан, чёрные микровельветовые шаровары и пёстрая тюбетейка. Он с прищуром смотрит на меня и двигает рукой, приглашая присесть за столик.
Я его не знаю, но почему-то кажется, что мы уже где-то виделись. Осматриваюсь, хочу сесть так, чтобы входная дверь оказалась не за моей спиной, но столик и тахта стоят так, что у меня ничего из этого не выходит. Скрестив ноги, сажусь почти в позе «лотоса» и вижу одобрение в глазах незнакомца.
– Угощайся.
– Спасибо.
Беру кисть винограда и, отрывая по одной ягоде, по очереди кладу их себе в рот.
– Ты знаешь, кто я?
Я жду этот вопрос и равнодушно отвечаю:
– Если судить по одежде, то мужчина.
– Эй, что ты?
Ему не нравится мой ответ, видимо, ожидал, что буду перед ним лебезить, и он садится на тахте, скрестив ноги. Я искренне удивляюсь:
– Нет?
Теперь он разъярён. Перепутать его с женщиной? Незнакомец сжимает кулаки и, кажется, готов кинуться на меня, но не делает этого, а неожиданно успокаивается и, улыбнувшись, качает головой.
– А-а, мне говорили, какой ты. Эй! Ладно. Меня зовут Мейрам Аббасов, я заместитель Первого. А ты смелый человек, Серый Паровоз! Уважаю таких, но совэтую со мной не ссориться, тогда сто лет проживёшь. Понял?
Давно бы так, не люблю затягивание начала разговора по-восточному обычаю, когда из вежливости долго говориться обо всём, но не по существу. Отвлекаюсь от поедания винограда и смотрю собеседнику в глаза. Уточняю:
– Муамаддина?
– Конечно!
– Он ведь умер. Вы в курсе? Слабое сердце.
Для него это не новость, но он разочарован, что я знаю об этом и начинает нервничать.
– Его отравили! Аллах покарает убийцу! Ты слушай меня, Серый Паровоз! То, что Первый, сказал – надо сделит. Ты в золоте купаться будешь! Я стану Первым, а ты будешь моим заместителем! А?
Я пытаюсь вструиться в этот словесный поток:
– После Муамаддина Первым стал Махмуд Тураев.
– О, этот собака, сволёч! Ишак бухарский! Я убью его! Я его сердце вырву и отдам шакалам!
– Махмуд Тураев тоже умер.
Мейрам замирает с поднятыми вверх руками, пристально вглядываясь в меня; видимо этого он ещё не знал.
– А? Повтори, что ты сказал.
– Махмуд Тураев умер. Тоже слабое сердце. Бедные люди!
Я тяжело вздыхаю и делаю скорбное выражение лица.
- Откуда ты знаешь?
- Сорока на хвосте принесла.
- Кто тебе сказал?
Я пожимаю плечами.
- У меня есть начальник.
Он соскакивает с тахты и начинает быстро ходить по комнате, потом останавливается передо мной. Теперь это другой человек: важный, с презрительным взглядом хозяин жизни.
– Принеси суда товар и можешь отдыхат. А мне надо ехат туда. Сейчас я – Первый.
Пропустив мимо ушей первые слова Мейрама, продолжаю его информировать:
– Новый Первый уже есть.
Он мне не верит.
– Кто?
– Мустафа Турель.
Он кривится и с пренебрежением переспрашивает:
– Кто такой?
– Родственники выбрали его Первым.
Он сердится и снова начинает ходить по комнате, эмоционально жестикулируя.
– Кто выбирал? Эти чабаны? Дехкане? Я их маму имел!
Теперь Мейрам меня люто ненавидит, как и всех, кто виновен в его неприятностях. Остановившись передо мной, он брызжет слюной:
– Где товар?
– Товар? Тот, который мне должны передать здесь?
– Да, да! Где он? Давай суда!
Я пожимаю плечами, продолжая расправляться с виноградной кистью.
– Никто мне ничего не передавал.
Он едва не зеленеет от злости и начинает размахивать кулаками.
– Я сделию из тебя шашлик, я тебя буду медленно убиват. Где товар, я тебя спрашиваю?
Невозмутимо говорю, спокойно глядя Мейраму в глаза:
– Так я за ним только что приехал. Как получу, так сразу и отдам. Зачем он мне?
– Ты врёшь, шакал! Ты давно здес, я знаю!
Он подскакивает к двери, распахивает её и кричит:
– Тахир, иды суда!
Я встаю, отхожу немного вбок, разминаю тазобедренный сустав и устало говорю:
– Ох, засиделся. Старость не радость.
Мейрам стоит возле открытых дверей и злобно смотрит. В проёме появляется парень, который провожал меня сюда. Они о чем-то негромко переговариваются на своём языке, время от времени поглядывая в мою сторону, потом выходят в коридор, закрывая за собой двери. Я остаюсь один, взглядом ощупываю комнату, пытаясь обнаружить потайной глазок, просчитываю все свои вероятные действия в ближайшем будущем и ожидаю дальнейшего развития событий.
Похоже, как только Тураев прикончил Первого, Мейрам моментально струсил и тут же сбежал, прихватив с собой команду верных людей. Если он знает о новом наркотрафике, который я должен проложить отсюда до Киева и Москвы, то это означает, что он входил в узкий круг посвящённых. Теперь он хочет забрать товар, после чего, скорее всего, ляжет на дно; денег для беззаботной жизни ему хватит с лихвой. Все бы ничего, но его люди знают меня в лицо, и это обстоятельство меня немного расстраивает.
В комнату входят трое парней и останавливаются у дверей. С двоими мы ехали в джипе, а третьего вижу впервые. Он кивает мне и приветливо говорит:
– Салам.
На первый взгляд, они не похожи на жителей Азии. Светлолицые, светлоглазые и светловолосые люди были коренными жителями тех территорий, откуда они родом, пока их не завоевали орды Чингисхана. Произошло грандиозное смешение кровей, и теперь большинство их соотечественников были смуглыми брюнетами. Но те, которым повезло остаться или родиться светлокожими блондинами, страшно гордились этим обстоятельством и остальных земляков считали людьми второго сорта. Тураев и Муамаддин были брюнетами, а Мейрам блондином, и мне были понятны его эмоции. Подстать себе он подобрал команду, представители которой легко могут затеряться на улицах любого европейского города, при условии, если на них не будут надеты тюбетейки и халаты.
– Где Мейрам?
– Он скоро придет.
Со мной говорит тот, с которым я сюда заходил, Тахир.
– Мне надо идти. Дела.
– Мы подождём Мейрама.
Он отвечает спокойно, как о решённом деле, ни тени волнения не проскальзывает на его лице. Его приятели тоже очень спокойны. Я знаю эту категорию людей: такие взгляды и поведение появляются тогда, когда человек видел много смертей и начинает осознавать, что жизнь человеческая ничего не стоит. Они всё будут делать спокойно: и жить, и умирать.
– Он надолго ушёл?
– Пошёл звонить.
– А отсюда нельзя было это сделать?
– Мы его подождём.
Больше мы не общаемся, но и не садимся к столу. Вскоре слышатся быстрые шаги, и отворяется дверь, возле которой стоят парни. В комнату входит Мейрам. Сейчас он олицетворяет собой деловую сосредоточенность. Пройдя мимо отступивших в сторону парней и не глядя на меня, шагает на тахту и, повернувшись, тут же садится на неё, скрестив ноги.
– Ты не обманул меня, Серый Паровоз. Какой-то Мустафа Турель! Кто это? Откуда он? Выбрали... приеду… разберус.
Всё это Мейрам говорит, рассматривая свои кулаки, сжимая и разжимая пальцы. Я мысленно перевожу дух. Кому он звонил, с кем разговаривал, уже неважно. Главное, что мне теперь не придётся вырываться отсюда с боем. Некоторое время мы молчим. Где-то начинает злобно гавкать собака и Мейрам поднимает голову, обводит комнату взглядом.
– Меня обратно подвезут или придётся пешком идти?
Он с минуту думает.
– Поедете вместе, и вместе снимете дом. Ты будешь брат товар и отдават им, они дават мне. Всё, идите.
Вот это фокус! Жить под контролем этих убийц? Час от часу не легче! Меня это совершенно не устраивает, но я не подаю вида. Главное – он не знает, что почти весь товар уже находится у меня.
– Хорошо. Только сегодня я никуда не собирался устраиваться.
Мейрам настораживается.
– А зачем ты суда приехал?
– В разведку. Узнать, что здесь и как, и посмотреть, где надо получать товар. Я и документы с собой не брал.
Он хмурится.
– Зачем тебе документы?
– Мне-то самому не надо. Просто без паспорта жильё не дадут.
Мейрам молчит, и какое-то время изучает меня, потом принимает решение:
– Тахир возьмёт паспорт. Всё, идите, работайте.
– Хорошо, но мне надо с тобой поговорить наедине.
– О чём, Серый Паровоз?
Я иронично улыбаюсь.
– Мы с тобой уже говорили наедине, забыл? В чём дело?
Мейрам выпрямляет спину и расправляет плечи, поняв, что подчинённые могут заподозрить его в трусости. Сказав несколько слов на своём языке и подождав, когда парни выйдут, он поворачивается ко мне.
– Что ты хочешь?
– Ты своим людям доверяешь?
– Я скажу, и они умрут и не спросят зачем.
– Очень хорошо. Одно плохо, если они будут знать столько же, сколько и ты.
Мейрам молчит, изучая узор на ковре, и я начинаю подозревать, что он просто думает. Наконец, подняв взгляд на меня, он говорит:
– Ты хитрый, Серый Паровоз! Говори дальше.
– Значит так. Хочешь, чтобы они жили со мной? Пусть живут. Вопрос вот в чём: ты забыл поговорку: у каждого верблюда своя тень!
– Не понял.
– Всё очень просто. Если землекопу понравится жарить шашлык, он больше никогда не возьмёт в руки лопату.
– Хм, да. Что дальше?
– Вся наша система великолепно отлажена и отлично функционирует, люди проверены и хорошо работают. Ломать порядок мы не будем. Я лично встречаюсь с кем надо, лично получаю товар. С кем-нибудь другим мои связные не будут даже разговаривать, и товар просто уйдет обратно. Где слишком большие деньги, там слишком большой риск. Моё дело получить товар и отдать, а дальше меня не касается. А отдам я его только тебе и никому другому. Потом делай с ним, что хочешь.
Мейрам слезает с тахты и начинает ходить по комнате. Я поворачиваюсь следом за ним; для полного счастья мне не хватает в бок чего-нибудь острого. Наконец он снова забирается на свой насест.
– Они тебе мешат не будут, а если ты захочешь убежат, они тебя убьют. А если ты будешь много говорит, я тебя сам убью. Тахир!
В коридоре слышатся торопливые шаги, и дверь распахивается.
– Тахир, пойдешь с ним.
Потом они о чем-то шепчутся, и это длится довольно долго. Я не знаю, о чём идёт речь, это может быть что угодно: от определения его обязанностей до задания убить меня за первым же поворотом. Мне очень хочется поскорей покончить со всеми ими, но пока этого делать нельзя. Я даже не знаю, сколько их здесь, не говоря уже о точных целях приезда, хотя о последнем, похоже, можно не гадать.
Наконец Мейрам переводит взгляд на меня.
– Я ему всё сказал и про паспорт, и про тебя. Идите.
Он тянется, берёт со стола персик и, не глядя на нас, начинает сдирать с него кожуру. И мне хочется персиков, я беру два и один предлагаю Тахиру. Он равнодушно отвечает:
– Я не хочу.
Выходим на улицу. Джип стоит на прежнем месте, парни находятся рядом с капотом, курят и о чём-то негромко беседуют. Увидев, что мы вышли, замолкают. Тахир говорит им что-то, и они садятся в машину. Выезжаем, и обратную дорогу я стараюсь хорошо запомнить. Возле стелы кроме меня, выходят двое, джип тут же разворачивается и уезжает.
– Будем его ждать?
– Нет, он нам пока не нужен.
– Тогда пошли, снимем какой-нибудь домик на недельку, и будем отдыхать.
– Отдыхать?
– Конечно. Сначала мне надо встретиться с человеком, он мне скажет, когда прибудет товар, и ещё мы с ним должны договориться, где его получать. Всех делов на час или два. А до этого можно купаться и загорать. Здесь же курорт! Какие кругом девчонки! Ах, только успевай знакомиться!
– Девчонки это хорошо.
Мы проходим через вертушку, идём по улочке вдоль рынка и я стараюсь держаться правее. Вдруг общительная девчонка-мороженщица захочет сказать мне что-нибудь и этим выдаст, что уже знает меня? Это к счастью не происходит, и мы вскоре сворачиваем налево.
|
