Глава 6
Прежде чем гоняться за Брежневым, добывать из его богатых недр капли крови, слюны или свежей мочи, мы с Жорой, я уже говорил, проделали огромную работу по созданию тайной лаборатории. Под предлогом необходимости быстрой разработки экспресс-диагностической системы методов состояния организма человека на основе изучения реакций отдельных клеток Жора убедил генерала найти подходящее помещение и средства на его оснащение. На вопрос генерала (зачем все это?) Жора, используя широкий арсенал специальных терминов и всю мощь своих ораторских способностей, дал генералу понять, что без «всего этого» нам не добиться скорого успеха.
- Ты думаешь?
- Спрашиваешь!
Синева Жориных глаз и тон, которым он провозгласил о своей уверенности, выбили из-под ног генерала почву для всяких сомнений.
- Хорошо.
- Хорошо бы где-нибудь в тихом неприметном месте, – настаивал Жора.
- На Капри? Или на Крите? – пошутил генерал.
- Я предпочел бы на острове Пасхи, подальше от…
Жора не произнес «от тебя», но генерал это услышал.
И больше вопросов не задавал.
Нам досталось, я уже, кажется, говорил, роскошное старинное толстостенное кирпичное одноэтажное здание с коваными решетками на окнах, под железной крышей с обитыми цинковыми листами дверьми.
- Да, ты рассказывал.
- Курьяново – окраина Москвы, забытая Богом пристань. Это была полуразрушенная и оставленная на погибель психлечебница, желтый дом с по-царски высокими потолками и тысячью засовов на дверях, словом то, что и было надо для тихого творчества серьезных ученых, работающих не покладая рук на благо царя и Отечества. С нами работали Жорины ребята, которые «клепали» себе кандидатские, занимаясь решением отдельных частных проблем, кто – чем: и ионными насосами, и энергетикой клеток, их адгезией и чем-то еще. Помню, Вася Сарбаш изучал какие-то там реологические свойства крови, без которых нельзя было, так он считал, гематологию называть гематологией, Какушкина занималась цитохромами, а Володя Ремарчук отдавал себя без остатка гликокаликсу эпителия легких. Это был, в большинстве своем, молодой талантливый и умный народец, которому по плечу были любые трудности, связанные с испытанием лекарственных препаратов. Скажу честно: не все они были посвящены в тайну нашего дела. Зачем? Но частные свои задачки они щелкали как орешки. И все же, и все же… Эх, сюда бы мою команду, сокрушался я, моих Юру и Тамару, и Ваську Тамарова и Юрика Маврина, Аню Позднякову, и Шута, и Инну, Соню, Кирилла Лившица, обязательно Славу Ушкова с Валерочкой Ергинцом, и даже Перьеметчика с его жабьей улыбкой, Женьку, Женьку и, конечно, Анечку! (Никого не забыл?!) И, конечно, Анечку! Да, и Нату! И Нату, и Жорину Нату, да, Жорину!.. Как же мне их недоставало! Было в них что-то родное, свое, теплое, как вязаный шарф на мерзнущей шее. И даже Юля не могла их заменить.
- А Тина?
- И подавно…
Глава 7
В два-три дня какие-то солдаты закончили в желтом домике внутриотделочные работы: стены обшили деревом, заменили столярку, раковины и унитазы, поставили золотистые смесители воды, постелили вишневый линолеум… Зачем? Зачем?!! Ведь ничего этого для продуктивной творческой работы нам не нужно. Там, у себя, дома, в подвале бани... Какие там были славные времена! И хотя Жора над всем этим посмеивался, мне было приятно слушать трели новых телефонных, мигающих зелеными и красными бусинками, аппаратов, видеть сияющие светом светильники и, вдыхать прохладу огуречной свежести, льющейся из едва слышно жужжащих шмелями кондиционеров … Это была уже не психушка, не подвальное помещение бани или овощного склада, это был рай для ученого: работай – не хочу! Хотя внешне ничего не изменилось: желтый домик оставался для всех заброшенным зданием психбольницы и ничьего внимания не привлекал. Можно было заметить, что сюда потихонечку ближе к полудню стягивался с просторов столицы ленивый молодой люд – Жорины ребята. В линялых джинсах, в босоножках на босу ногу... Только на первый взгляд могло показаться, что здесь по-прежнему обитают пациенты психушки, слабоумные, тихий, неопасный для общества народ. Так, на первый взгляд, они, ребята, были инертны и малоподвижны. На самом же деле здесь обитали творцы мировой науки! Индивидуумы и интеллектуалы, умники и умницы. Чего только стоили Рафик и Гоша, Юра Смолин и Вит! Один Аленков со своим Баренбоймом стоили сотни дутых член-корреспондентов и академиков. Когда все было готово - установлена и отлажена нужная аппаратура, расставлены на столах необходимые принадлежности, баночки, скляночки, подложки и подставки, все-все, что требует современная научно-исследовательская мысль для своего самовыражения и, конечно, заданы все вопросы и разложены, так сказать, по полочкам все возможные ответы, которые высветят содержимое черного ящика генома Брежнева, словом, когда полигон по изучению реакций клеток и их метаболитов, находящихся в его биожидкостях: слюне, крови, моче, был готов к первому испытанию, Жора объявил боевую готовность. Это было, как спуск океанского лайнера на воду, как полёт Гагарина! В тертых джинсах, в кедах на босу ногу, подвязанный черным лабораторным халатом с завязанными на пояснице рукавами – капитан! он произнес свою знаменитую речь. Дорогие мои, сказал он и не разбил бутылку шампанского о борт, а коротко объяснил задачи каждого члена команды, которая отправлялась в плавание по геному генсека. Нас ждут невиданные трудности, сказал он, многие будут проявлять недовольство, большинство из вас столкнутся с непреодолимыми препятствиями, часть сойдет с корабля в первой же гавани, немногие дойдут до конца… Многие погибнут в пучине…
- Жор, ладно тебе... Хватит стращать-то.
- Да, – сказал Жора, – ладно-то ладно, но будет именно так.
И вскоре, буквально на днях, сбылось, сбылось-таки Жорино пророчество: я почувствовал на себе чей-то цепкий тяжелый пристальный взгляд.
Только этого мне недоставало: за мной слежка! Ага! Вы хотите знать, какие на мне сегодня кальсоны? Что ж, полюбопытствуйте! К этому я тоже готов.
Но я не был готов к тому, что случится потом!
Потом оказалось: Жора – пророк.
- Как Тина? – спрашивает Лена.
- Как Иоанн Креститель, - говорю я, - помнишь, чем он кончил?
Лена не отвечает – это знает каждый живущий…
Глава 8
Я радовался жизни, как школьник каникулам. Не нужно было никуда спешить, ни с кем встречаться, ни за кем гоняться. Все эти Фергюссоны меня больше не интересовали. Можно, наконец, заняться любимым делом. Впервые за долгие месяцы я здесь, в Москве, ощутил се6я свободным и был по-настоящему счастлив. Теперь мы с Жорой сутками не выходили из лаборатории. И только проверив работу каждого модуля, надежность каждого прибора и даже каждого на нем винтика и убедившись, что мы готовы вступить на путь битвы за вечность не на жизнь, а на смерть, мы позволили себе передышку. Обуздать время по-прежнему оставалось одной из самых заветных наших мечт. Наш желтый домик превратился в логово, в котором уживались два медведя, впавших в зимнюю спячку. Ничто, никакие штормы и бури, никакие тревоги не могли теперь разбудить нас и заставить забыть то, о чем мы все эти годы мечтали. Конечно же, эта зимняя спячка была только лишь видимостью безмятежного благополучия. Нам нужно было остановить бег собственных тел и мыслей, нужен был абсолютный покой, известная мера сосредоточенности и уверенности в своих силах перед стартом. Мы сделали все, чтобы наконец сказать себе твердо: мы готовы. И, казалось, уснули, впали в эту самую спячку, чтобы вдруг проснуться. Затишье перед бурей. Перемирие перед атакой. Было позднее лето, август, кончились дожди и установилась городская липкая жара. В тот день жарко было и в прохладе нашего специального бокса. Мы приехали от Брежнева часам к семи вечера, у меня болела голова, жутко хотелось выпить.
- Пива хочешь?
Жора протянул мне банку «Heineken», откупорил свою и пил до тех пор, пока не опустошил.
- Ааа! – крякнул он, – есть хочешь?
- Коньячку я бы выпил.
- Ух, ты! Ну давай!
Он наполнил два граненых стакана до самого верха.
- За тебя, дорогой! – сказал он.
Мы отпили по глотку. И потом, добыв из холодильника кульки с какой-то едой, жадно ели.
- Пусть теперь твои клеточки подождут, – сказал Жора.
Это была шутка. Так рассуждать было просто преступно. Наши клеточки (эпителий мочеиспускательного канала Брежнева) уже часа полтора пребывали в состоянии стресса, они нуждались в нашей помощи, возможно, над ними нависла угроза гибели. Каждый из нас это прекрасно понимал, мы были предельно собраны и напряженно думали, с чего начать. А коньяк и пиво, и съестные припасы были лишь поводом для того, чтобы не выдать свою беспомощность при выборе правильного решения.
- Ну, старик, – сказал Жора, – ты это хорошо придумал.
- Что именно?
Жора не ответил. Я посмотрел на него – он сидел в кресле и, как всегда казалось, спал. Он думал о чем-то своем и уже не слышал меня. А я был совершенно уверен, что сегодня, через час-другой мы станем свидетелями потрясающих событий, может быть, откроем для человечества новый день. Новую эпоху, эру. Да-да! Если нам удастся осуществить задуманное… Содрогнутся устои мира! Наша идея работает на прогресс человечества, и я молил Небо, чтобы Оно не осталось безучастным к нашим потугам, освятило наши действия и оправдало наши надежды на прекрасное. Ведь все прекрасное приходит с Неба. Мы пили пиво, жевали ломтики холодной ветчины и плавленые сырки «Дружба» и молчали. Наши клеточки терпеливо ждали, когда Жора произнесет, наконец, свое «нам, апределенно, пора». Стаканы с коньяком так и остались наполненными. Коньяк подождет. Так в полудреме и полуеде прошла ночь. Мы вздремнули вполглаза, и к шести уже были на ногах. Не помню уже, кто из нас прокричал тогда тихое: «Пора!», это случилось под утро, когда мы увидели сквозь щелочку между тяжелыми желтыми шторами сиреневую полоску рассвета.
Итак, - началось…
- Есть, – сказал Жора, – кажется, есть. Смотри...
Он возился с клетками мочи Брежнева, выводя их из состояния стресса. Он ухаживал за ними, как за невестой, что-то приговаривая и припевая, и припевая, подкармливая всякими там высококалорийными препаратами и добавками, витаминами и микроэлементами…
А к девяти уже стянулись и наши ребята. Как только все были готовы к работе, раздались первые команды. Жорин голос был смел и звонок:
- Кака, стимуляторы фагоцитоза… Ты не забыла? И контактин!
Какушкина только всплеснула руками.
- Ах! Жорочка!.. Я сейчас…
- Побольше мелатонину! Лей стаканами! – орал Маковецкий, - гормон молодости ему не повредит!
Мелатонин в нанодозах и вправду омолаживал клетки.
- Жор, – Света Ильюшина просто прилипла к Жоре, – а мы клонируем Переметчика?
Жора улыбнулся:
- Какого Еремейчика?
- Ну, не сейчас, в будущем!
Жора улыбался:
- Какое будущее?!
Ему бы белый мундир со звоном медалей на груди, подумалось мне. Роль капитана дальнего плавания была б для него безупречна. Наше море как раз штормило, но корабль победоносно разрубал носом волны жизни генсека. Капитан гремел:
- Тань, подкинь им еще АТФ и нашу гремучую смесь, – просил Жора.
- Чего сколько?..
- Не жалей!…
Нам помогала Танечка, жена Васи Сарбаша, молчаливая и серьезная, безропотно выполнявшая все наши просьбы и поручения. Я делал то же самое с лейкоцитами слюны Брежнева.
- Анюта, прибавь, пожалуйста, света, – просил я, – им темно.
- Ага, счас… Но я – Таня, Татьяна. Рест ты бы привез всех их сюда.
- Хорошие люди должны быть вместе, – поддакнула Ирина.
- Ой, Тань, прости, пожалуйста…
Не первый раз я называл Жориных ребят привычными для меня именами. Они относились ко мне с пониманием.
- Ты опять ими бредишь, – сказал Жора.
Мне на это нечего было сказать.
- А что бы делала Тина, появись она здесь ненароком? – спрашивает Лена.
- Понятия не имею. Разве что…
- Что?..
- Понятия не имею!..
И наши подопечные не подвели – клетки ожили, откликнулись на наши усилия вернуть их к жизни и были благодарны за это. Они вырвались из плена тучного стареющего тела своего хозяина и обрели вторую молодость. Этому невозможно было не радоваться, и мы радовались вместе с ними. Это был безусловный успех! Мы ликовали! Но это еще не была победа над старостью. Главное же дело, конечно, было в том, что мы убедились в жизнеспособности клеток. А во-вторых, – нужно было ответить на вопрос, сколько в геноме нашего подопечного осталось активных генов, поддерживающих жизнь всего организма. Это была чрезвычайно трудная проблема. Мы понимали, что в течение ночи, как бы мы не старались, ответы на эти вопросы нам получить не удастся. И готовы были работать денно и нощно, чтобы время от времени в тишине лаборатории раздавалось тихое «Есть!». Мы ликовали! Никто, разумеется, нас не тревожил. Теперь в помощи наших ребят мы не нуждались, и Жора запретил всем приходить на работу. Телефоны были отключены, иногда наше одиночество нарушала Ирина, чтобы пополнить наши съестные запасы и забить холодильник пивом. Все. Больше никто живой не проникал в наше логово. Назойливо жужжал вентилятор, щелкали термодатчики, мигали разноцветные лампочки... Жизнь не замирала ни на секунду. Мы поочередно дежурили у камер, где роскошествовали наши питомцы, спали урывками на полу или на столах, или сидя в креслах, ели наспех и тянули из холодных запотевших жестянок ледяное пиво. Мы ликовали! Только коньяк оставался нетронутым. Когда стало ясно, что мы близки к цели (на пятый или седьмой день), Жора спросил, что же мы будем делать с нашим открытием.
- Ничего, – сказал я, чтобы что-то ответить, поскольку вопрос не нуждался в ответе.
Иногда мы обсуждали наше будущее, но слова, которые мы произносили, его не проясняли. Это было непередаваемо. Наше будущее было трудно себе вообразить.
- Оно размыто, как юношеские годы Иисуса, – сказал Жора. – Будущее – это страна без границ.
Мы спорили. Гены работали как часы. Мы убедились, что этой работой можно управлять, как лошадью. Гены были чутки к нашим командам и смиренно послушны. Вскоре мы установили, что гены жизни нашего «кролика» процентов на 90 уже исчерпаны. Они напрочь заблокированы, и считывание с них генетической информации возможно только при определенных условиях специальными средствами и способами. К тому же, так называемое «число Хейфлика» – максимально возможное количество делений для нормальных человеческих клеток – равно не 50, как это наблюдается у здоровых людей, а всего лишь семи.
- Еще несколько делений, – сказал Жора, – и наступит…
Он пытался раскурить свою трубку.
- И наступит конец. Конец генетического кода вождя. Просто конец.
- Если открыть шлюзы для здоровой информации, – рассуждал я, – и заблокировать гены всех его болезней и стенокардии, и геморроя, и атеросклероза, и старческого маразма, и...
- И что?
- Он может жить еще лет 15-20. А может и все 50.
- Почему не 786, как Самуил? Кто-то жил даже дольше. Кажется, Мафусаил…
- В самом деле!
- Но зачем? – спросил Жора.
Я посмотрел на него – он улыбался. Эту его самодовольную улыбку я хотел погасить своим крепким вопросом в лоб: «Это ты организовал за мной слежку?».
- Зачем? – снова спросил он и взял свой стакан.
Теперь улыбался я. Своим дурацким «зачем?» Жора всегда выбивал у меня скамейку из-под ног. Что на это ответишь? У меня опускались руки, когда я слышал этот иронично-насмешливый шипящий звук, летящий над моей головой. Единственная мысль «увернуться бы!» заполняла мой мозг. Правда, время от времени, произнося его, Жора будил во мне желание побыстрее добиться желаемого результата. Я знал, что он знал, как на меня действует его вопрос и ничего не предпринимал, чтобы изменить ситуацию. Да и как можно было уйти от того, что всегда было с нами?
Я молчал, а Жора, не замечая моего кричащего молчания, тем временем наполнял мой стакан.
- Бери, – сказал он.
Мы сделали по два-три глотка и стали доедать остатки ветчины.
- Слушай, – вдруг сказал он, – не лучше ли нам заняться этническим оружием, а? – Прекрасная перспектива!
Я даже перестал жевать ветчину.
- С чего бы это?
- Этническая чистка…
- Бред, – сказал я, – голый фашизм.
- Избирательность – прекрасная штука. Не обязательно уничтожать ненавистный этнос. Можно стрелять в любой геном… На выбор.
- Я представляю себе…
- Очень слабо, – сказал он, – это ведь господство над миром. И какая это дьявольская страсть – повелевать! А? А?!!
- Наполеоновские планы…
Жора не слушал меня.
- Если добиться того, чтобы гены слышали твое слово…
- Гаряев…
- При чем тут Гаряев?! Мы ведь умеем посильнее Гаряева. А телевизор и радио – наше оружие – теперь в каждом доме. Ты представляешь себе размах?! Плюс двадцать пятый кадр…
Когда-то, совсем недавно, Жора уже делал попытку обсудить со мной возможность применения этнических пуль, я уклонился, и вот он опять прицелился прямо в мой глаз.
Затем Жора встал, тщательно вытер пальцы обрывком газеты и, подойдя к вешалке, снял чье-то пальто.
- Ты куда? – спросил я.
- Слушай, а кто такой этот Переметчик?
Я пожал плечами: да никто! Пустота, пыль, мол, чердачная пыль. Жора тоже дернул скальпом, мол, зачем нам эта пыль, мол, просто - пф!.. И все тут!
- Ты уходишь? – снова спросил я.
- Подрыхну маленько…
Он подошел к дивану и, не раздеваясь, бросил на него свое большое вялое тело. Затем небрежно натянул на него синее драповое пальто и затих. Выспаться! Это была наша мечта. Я так и не спросил у него, замечал ли и он за собой слежку. А что если и он знал, что за мною следят? Но как можно?!. Зачем?!! Когда я убедился, что клеткам ничего не угрожает, и теперь они могут жить вечно, я тоже растянулся на какой-то кушетке. И тотчас уснул. Пусть следят…
Но нередко мою радость омрачали мысли об Азе и ее малыше: как они там? И тогда я звонил Юле: «Привет!».
|
