Глава 26
Сиротливо стоящая у подъезда наша желтая “бээмвешка”. Наша квартира на седьмом этаже, вид не на море – на горы. Трудности с надутым матрацем при посадке в лифт, когда с нами непременно хочет подниматься улыбающаяся дама с глазами совы. С непременной болонкой на поводке.
После освежающего душа, который мы принимаем поочередно, хочется есть, и мы обедаем чем попало: вчерашние бутерброды, остатки курицы, помидоры, разрезанные на четыре части, какой-то напиток из пластиковой бутылки. Нам лень куда-то идти, чтобы съесть чего-то горячего, хочется полежать, может быть, вздремнуть... Ну, такая прекрасная лень. Здесь мы позволяем себе этакую разухабистую безмятежность, изысканное и изнеженное безобразие. Вот такая катавасия...
Постель, одна на двоих, замерла в ожидании, еще не смяты и не влажны простыни, не измяты подушки...
Мы лежим рядом с закрытыми глазами и делаем вид, что спим. Мне грезится, что Юля думает обо мне, как о спасителе мира, и я не могу не думать о ней: она восхитительна! Но, когда я слышу ее ровное дыхание и, повернув голову, искоса смотрю на нее, обнаруживаю, что она спит. Она спит. Спит!
Остается смириться с этим и попытаться думать о чем-то другом. О чем? Зачем я ее сюда привез? Зачем же?
Мне не кажется, что я ошибся в своем выборе.
Я бесшумно встаю, иду на балкон, вижу бурые, высвеченные солнцем жаркие горы, кривые чахлые сосны у подножья, желтеющую зелень кустарника, льющуюся по склонам вниз, слышу голоса внизу, которые не могут помочь мне ответить на мой вопрос – зачем?
Когда Юля просыпается, я читаю какую-то книжку, сижу в кресле и читаю.
- Я спала?
Я продолжаю читать.
Сладко зевнув, она потягивается, закрывает глаза и лежит неподвижно еще целую минуту. Мне кажется – целый час: я успеваю прочесть полкниги.
Молчание, тишина.
Мое неожиданное “Кофе?” звучит дружелюбно.
- С удовольствием!
Вот – жизнь!..
Глава 27
- Ты слышала, конечно, ту нашумевшую в свое время историю с ГКЧП.
- Да уж, слыхала.
- Мы отложили дела на другой раз, но… Вскоре мы снова окунулись в свои проблемы, и воспоминания о монархических преобразованиях в стране с нашим участием вызывали лишь легкую усмешку. Нам важно было знать лишь одно: каково самочувствие нашего пациента? Ведь он был единственным источником нашего безбедного существования. На протяжении последних нескольких лет (до его отъезда за границу) оно было воинственно-восхитительным, и нам этого вполне хватало, чтобы быть довольными собой. И чем дальше мы жили, тем моложе и радостнее становился наш монарх. Своим вмешательством в его генофонд мы, вероятно, включили механизм ювенилизации, омоложения всех его органов и систем и были поражены его непомерными аппетитами. Во-первых, и это было прекрасным подтверждением попадания в десятку, он стал есть как бычок, по часам набирая вес и заметно округляясь в теле. Заблестели глаза, исчезли морщины и складки и, конечно, зубы, прорезались новые зубы! Эти зубы и нас потрясли: такого эффекта мы не ожидали!
- Извини, – сказал Жора, – я ошибся тогда: он – жилец!
- Похоже, ты прав, – сказал я.
- Ты всему виной, – продолжал он, дружески хлопнув ладонью меня по плечу, – я тебе этого не прощу.
- Я бы тоже никому не простил такое, – сказал я.
Не прошло и двух месяцев с момента нашего первого свидания с нашим Михасем, как он потребовал новые кроссовки и шорты. Мы не были свидетелями его побед на теннисном корте, но его водитель, привозя нас к монарху, по дороге взахлеб восхищался хозяином. Мы не задали ему ни одного вопроса, но его голова была повернута в нашу сторону и мы на каждом повороте рисковали попасть в аварию.
- …он все больше играет с молодыми длинноногими кобылицами, а с недавних пор я стал привозить их к нему на ночь.
Он не возмущался, он радовался за своего патрона. Но невозможно представить себе, как радовались мы!
- Не зря тебе дали Нобелевскую премию, – подтрунивал надо мной Жора, – я бы тоже не отказался.
- Ты свое еще получишь, – шутя, угрожал я.
И оказался пророком: все мы получили свое. По заслугам! Ни о какой Нобелевской пока и речи быть не могло. Не говоря уж о Пирамиде.
Глава 28
А вечером – теннис... И никаких страхов перед завтрашним днем!
С недавнего времени я заметил, что Юле удавалось завладеть моим вниманием настолько, что я забывал о главном: времени осталось так мало, что некогда даже позвонить в прошлое. И мне это нравилось.
Я наблюдал как бы со стороны: вот она ищет расческу. Вскоре обнаруживается, что она потеряла и свою косметичку. Куда она могла запропаститься? Затем мы идем на камни и располагаемся на прибрежной гальке, чтобы сначала поочередно бросать камешки в какую-то, плавающую недалеко от берега, белую дощечку (или картонку, или кусок пенопласта).
Мои снаряды ложатся кучнее, есть одно прямое попадание, вот уже два. Из десяти. А она не стремится поразить цель.
Море уже не так спокойно, как это было утром, слышится шорох слизываемой с берега гальки, прибавилось и голосов, не слышно стона гитары и барабанного боя, и это отрадно.
Бывает, что она забывается:
- Вы и в самом деле жили целый месяц в пустыне в абсолютном одиночестве?
Ее «вы» просто режет слух. Когда я неожиданно даже для себя называю ее чужим именем, она, не переставая бросать, поправляет меня:
- Меня зовут Ю-ли-я. Смотри: Ю. Ли. Я.
Она произносит свое имя так, словно ножом отрезает от него по слогу. И ищет новый камушек, чтобы, наконец, поразить эту непотопляемую цель. Мне нравится и ее неожиданное «Смотри!».
- Ю. Ли. Я! – говорю я также разрезая ее имя на части, словно стараясь запомнить каждую из них и принять окончательное решение, какую же выбрать на будущее. Я выбираю: Ли! Я называю ее именем, которое пришлось бы ей впору, как приходятся впору новые штиблеты или новое платье, которые не нуждаются даже в примерке. Ли! Или Ю? Нет, все-таки Ли!
Неделю тому назад я безошибочно называл ее Наталией или Лией, и она охотно отзывалась. Теперь она возмущена? Она права – она не Лия, не Гала, не Мона, не Таис, не «лапа» и даже не «малыш» – Ю! Ли! Я! И поступай с этим как хочешь.
- Извини, – произношу я.
Она пропускает мои извинения мимо ушей и, поскольку я тянусь рукой к очкам, подает мне их. Камера лежит рядом, но Юля не сняла еще ни одного кадра. Не может же она снимать только море, камни, эти горы, пляж... Что с них толку?
И ни одной египетской пирамиды отсюда не видно!
Глава 29
Михаилу Николаевичу в то время было семьдесят три. Оказалось, он никакой не латыш – русский, русский! Скоро ему стукнет девяносто. Мы уже получили приглашение на юбилей. Мы поистине были восхищены этим дивом! Мы, конечно, никогда не забывали о нашем первом успехе (как такое забудешь!), и проблемы управления жизнью клеток, регуляции потоков, так сказать, живой жизни поглотили нас настолько, что речь о возрождении монархии больше не возникала. Да и наш Михась, как любовно называл его Жора, о ней больше не вспоминал. Мы просто росли, если так можно сказать, росли навстречу друг другу: он молодел, мы старели.
- Вы старели?
- Представь себе.
- Почему же вы не воспользовались своими липосомами молодости для…
- А ты бы воспользовалась? Мы же не были уверены в том, что это действуют наши гены, наш гремучий коктейль. Как секвойя и черепаха могли запустить процесс ювенилизации, двинуть время вспять? Мы ломали головы, но ответ найти не могли. Нужны были новые пробы, новые испытания препарата. В клинике. Мы, правда, втихомолку принимали коктейль нашего даосца – эликсир древних китайских монахов. Хочешь попробовать? Не могли же мы позволить себе стареть! Я и до сих пор… Мы давали его и нашему монарху. Генерал, наблюдая за тем, что происходит с Михасем, просто сел нам на голову: давай!!!
- Держи, - щедрым жестом как-то предложил ему Жора, - на, выпей…
- Что это? – спросил генерал.
- Здесь сперма девственника и тертый алмаз… Слезы гор.
- Не, - сказал генерал, отмахнувшись, - у меня есть наш, французский.
И привычным жестом вытащил из внутреннего нагрудного кармана мундира плоскую флягу нержавеющей стали, наполненную французским коньяком, отвинтил крышку и приложился к горлышку.
- Будешь? – он протянул флягу сперва Жоре, затем мне.
Мы отказались.
- Хочешь попробовать? – спрашиваю я у Лены.
- Там, и правда, в состав этого вашего эликсира входит сперма девственника?
- А как же! Человеческое мумие и эта самая сперма, и… Там сложный состав.
- Как же вы ее добываете?
- Хм! Сперму, что ли? Проще простого… Хо!.. Ясно как! А знаешь, многие дамы, разные там стареющие жены крупных чиновников, артистки и, ты не поверишь, - даже разного достоинства и калибра молодящиеся мужики, пронюхав, что у нас сперма льется рекой, платили нам неплохие деньги за наши мази, приготовленные на основе спермы. Дамам особенно нравилась маска из свежей. Ведь гиалуроновая кислота очень эффективно пожирает всякий там старческий коллаген и щедро молодит кожу. После маски рожица становится пунцовой и морщины просто сползают с лица. Девки дуреют!..
- Вероятно, еще и от запаха, - предполагает Лена.
- Да-да-да! Надо же! Запах просто валил их с ног.
Мы пытались отговорить генерала от такого безрассудного применения коктейля методом научного тычка. Нет: давай!!! Хорошо, что состав препарата мы держали в тайне, а то бы… Не сносить бы нам головы. Иногда вместо препарата мы подсовывали ему плацебо, ну, пустышку, ампулу с опалесцирующей жидкостью, содержащей обыкновенную смесь каких-то индифферентных для организма солей, и тогда у генерала и его оперативной команды (у него теперь были свои врач и фельдшер) случались проколы. Он неистовствовал, крыл нас матом, обзывал шарлатанами и грозился повесить на первом суку. И когда дело доходило до брызгания слюной, мы давали ему наш препарат с заверениями, что теперь поможет. Помогало. Это и был наш тест на активность коктейля. А как мы еще могли его опробовать? Михаил Николаевич держал слово, только вот с реставрацией монархии у него ничего не вышло. И мы не настаивали. Близился какой-то там новый год, и мы ждали очередной миллион. Деньги, как известно, долго в карманах не залеживаются. Но если не дать им должного хода, они становятся непомерным грузом и тянут корабль благополучия на самое глубокое дно. Мы с Жорой тратили их как могли. Деньги, добытые не умом и тяжким трудом, но упавшие с неба как легкий снежок, точно так же, считали мы, должны и уйти. Бешеным деньгам – бешеную жизнь! Тот нелегкий труд, которым мы занимались изо дня в день, был для нас развлечением, детской игрой, забавой, ведь по сути мы наслаждались генной комбинаторикой в свое удовольствие и не ставили на нее, как на резвого скакуна. Победам мы радовались, а проигрышам не огорчались. Пока однажды за пивом Вит не спросил:
- Откуда у вас та-акие деньги?
Наша бесшабашная жизнь стала бросаться в глаза.
- Хочешь заработать? – спросил Жора.
- Да, – сказал Вит просто, – хо-очу.
И Жора, зная бульдожью хватку Вита и его умение прикладывать копейку к копейке, к рублю рубль и, когда выгорает какой-нибудь завалящий коммерческий проект, сулящий получение хоть ничтожнейшей прибыли, не теряя ни минуты бухнуть в него все сбережения без остатка, Жора тотчас отдал ему все наши деньги.
- Бери, – сказал он, – этого дерьма не жалко.
Вит был ошеломлен, ошарашен.
- Жо-ор, – сказал он, – ты меня просто пу-угаешь. Будь я на твоем месте...
- Садись, – предложил тут же Жора, – пожалуйста!..
Между тем время шло, и этот другой раз наступил только лет через семь.
Совсем недавно, в июле прошлого года, я был в Сиднее, и кто-то из наших мне сказал, что Михаил Николаевич...
- Умер?
- Что ты, что ты!.. Он цветет и пахнет! Он женился на двадцатилетней Санди.
- Санди?
- Кажется... Одним словом, мы нашли свою золотую жилу!
Свои собственные клеточки, привезенные сюда из подвала бани, я давно собирался пустить в дело. Сколько же можно было испытывать их терпение?! Я ждал удобного случая. Требовалось надежное лоно – здоровая крепкая женщина, которая согласилась бы выносить плод и, возможно, стать ему матерью. Найти б нашу Азу! Нет, сейчас бы я не стал рисковать незнакомками. Здесь, в Москве, дамы ушлые, с ними держи ухо востро. Нет, я бы не стал рисковать. Аза! Я готов был оплатить все ее издержки. Где ее найдешь? А мне до смерти хотелось снова взглянуть на свое детство, так сказать, со стороны, прожить его еще раз, сделать его, может быть, более радостным, звонким, счастливым... У меня ведь в детстве тоже не было детства. Дитя беспощадной войны миров я был лишен многих его радостей.
Я все еще держал в тайне историю с Азой и ее малышом. Это была грустная история. Поэтому любое случайное воспоминание о ней сковывало мои мысли и тисками сжимало сердце. Это был для меня урок, но и достижение, результат, о котором даже маститый ученый мог только мечтать. А я прятал этот факт в темном чулане своей памяти и старался забыть к нему дорогу. И время от времени даже терзался угрызениями совести.
- Ли, – говорил я, – едем к тебе?..
- Ли? – спрашивает Лена.
- Да, Ли – Юля. Ю. Ли. Я. Ли...
- А что значит «Тина»?
Откуда ж мне было знать?
Глава 30
Зажглись фонари, но прохладней не стало, августовская теплынь, ее теплые плечи с майскими веснушками...
Я с удовольствием наблюдаю, как она нежадно уплетает ломтик за ломтиком, орудуя вилкой и непослушным ножом.
Теперь и я отдаю должное мидиям, предпочитая роскошному салату из морской капусты острый соус и какую-то местную с незапоминающимся названием зелень. Как и два года тому назад оно напрочь выветривается из памяти, хотя я до сих пор помню, как та, кто была со мной в этих местах несколько лет тому назад, назвала меня неисправимым мечтателем.
- Вы... Вы просто мечтомен.
Она так и сказала: „мечтомен”! Разве? Это было несправедливо с ее стороны. Но я не спорил. Кто из нас не мечтает о... Жаль, что она не разглядела во мне... Нет-нет, я уже ни о чем не жалею.
Первые звуки саксофона. Уже вторник. Юля берет фужер с вином и делает первый глоток: ммм!.. Она не лишена чувства детской простоты. “Смотри” - ее любимое словцо, которое она произносит на каждом шагу, называя при этом меня на „вы”.
Она не свалилась мне на голову как снег, она сошла с небес. Я в нее не влюблен, нет, просто мне с ней хорошо, я полон молодости, юного звона. И только, и только... Наше будущее? По этому поводу я сказать ничего не могу.
- Вино из одуванчиков, – улыбаясь, произносит Ли и делает сразу несколько глотков.
Я только любуюсь ею, оставив в прошлом все сожаления о каких-то несбывшихся желаниях. В ней есть известная доля изобретательности, отмечаю я, глядя, как она сооружает из салфетки модель Пизанской башни.
Я не нахожу повода, чтобы начать свой рассказ о жизни, которая, я надеюсь, ей интересна. С чего начать? Не с дня же своего рождения? В июне мне исполнилось... Боже, как летят годы! Сегодня уже июль, четвертое... Я же не могу знать, когда у нее день рождения.
Вот и с мидиями покончено! Да, было вкусно. Она готова даже облизать свои пальчики. Сыта ли она? Да! Да, конечно! Спасибо-спасибо!..
Нельзя обвинять только вино в том, что мы вдруг встаем и, вплетая свои движения в звуки музыки, припадаем друг к другу в танце, впервые прислушиваясь не только к звукам саксофона, но и к стуку собственных сердец. На каблуках она достает мне до плеча. Ее волосы щекочут мне губы, а мои руки крепко держат ее маленькое податливое тельце, живущее ожиданием чуда. Какого чуда?
- Тебе хорошо? – шепчу я.
Она молчит, я чувствую только, как едва заметно качнулась ее голова, отвечая на вопрос, и волосы прошептали моим губам: “Да”.
- Прекрасный подарок, – затем говорит она, – да...
Что, собственно, я могу рассказать такого, что привело бы ее в восторг? Зачем? Эти вопросы застают меня врасплох: в самом деле – зачем? Разве я хочу ее поразить? Почему я выбрал ее, почему она согласилась ехать со мной, ведь мы знакомы-то всего-ничего... Мы еще не вполне выучили имена друг друга!
Разве?
|
