Глава 6
Я ни словом не обмолвился ни об Азе, ни о нашем клоне, ни о своих собственных клеточках, которые я собирался клонировать. Это были мои козыри, сюрпризы для Жоры.
- У тебя денег не хватит, – отшутился я.
Казалось, он не слышал меня, молча уплетал свои креветки и загадочно молчал. А я не выкладывал своих козырей.
- Если нам удастся хоть на два-три года продлить жизнь...
Я изредка, под настроение, брал в рот дымящуюся сигарету, делая вид, что курю.
- … и мы станем дружить против старости вместе, – говорил Жора.
Голова гудела не только от пива, но и от избытка чувств и тех сведений, что удалось ей схватить за истекший день. Надо сказать, я не терпел прокуренных помещений и пиву всегда предпочитал чай или кофе, или мороженое с кислым вином, густую терпковатую фанту. От его предложения выпить водки меня просто передернуло, и, чтобы меня не стошнило, я призвал на помощь все свои силы. Мне захотелось выскочить на свежий воздух, я даже готов был мерзнуть, но единственным спасением для меня стал туалет. Я несколько раз освежал лицо холодной водой из крана. А Жора сидел за столом, как новая копейка. Никакое пиво его не брало. Он снова долил доверху мой едва отпитый бокал.
- Знаешь, – сказал он с досадой в голосе, – а у меня тут ни черта не получается. Современнейшее оборудование, любые реактивы, филигранная техника, ты же знаешь, и ни-ни...
По-соседству с нами что-то весело звякнуло, Жора на секунду замер, прислушиваясь, затем продолжал.
- Все, кажется, делаешь правильно, но результата нет.
Мы помолчали, я сделал маленький глоток и бросил в рот соленый орешек. Вдруг мне вспомнилась Аня! Вспышка молнии, миг!.. И все.
- А денег, – продолжал Жора, – у них немеряно. За лишний год жизни они отдадут золото партии. Они...
- Как это «лишний»?
Жора только хмыкнул, а я поймал себя на мысли, что забыл даже, как Аня выглядит. Почему она вспомнилась мне?
- Ты же понимаешь, что по фенотипическим проявлениям можно узнать, что ждет человека через месяц, через год...
Я кивнул: конечно.
- Сейчас стало модным говорить о конце генетического кода. Чушь, конечно, собачья – у кода не бывает конца. Исчерпывается лишь источник генетической информации, что-то там скукоживается и дохнет. Все на свете когда-то кончается. А ты, мне кажется, умеешь продлить то, что сегодня должно кончиться, верно?
Я слушал.
- Лишняя жизнь – это то, что осталось после того, что неизбежно кончилось. Я полагаю, тебе не надо объяснять, что… Тут и дураку ясно…
- Ясно-ясно, – сказал я и улыбнулся, – очень понятно.
Жора тоже улыбнулся, откинулся на спинку стула и закурил.
- И мы это «осталось» можем пощупать. Верно? И контролировать. Верно?
- Никаких сомнений.
Жора снова облокотился на стол и уперся в меня взглядом.
- Вот мы тебя и продадим, а? У них денег – не-ме-ря-но, – повторил он еще раз, – ты понял?
Мы помолчали. Я не знал, что ему ответить. Продлить жизнь клетки, бабочки или мышки, за это я мог бы взяться, но я не имел ни малейшего представления, как увеличить на один-единственный день жизнь человека. На час, на минуту! Он встал, я за ним, мы оделись и вышли на улицу. Арбат сиял огнями, улица уже была пуста, по Калининскому проспекту шуршали на большой скорости поздние машины. Мы остановили такси и вскоре уже сидели в креслах его квартиры. В тот вечер он предложил мне участвовать в разработке способов продления жизни правящей верхушки страны.
- У меня есть один генерал, – сказал он, – ты ему понравишься.
Я – человек трезвый и сначала принял это предложение за шутку и был далек от мысли понравиться какому-то там генералу. Я понимал, что просто так к правительству никого не подпускают.
- Можно, – отшутился я, – если они захотят жить лет по сто.
- Я не шучу, – сказал Жора.
Глава 7
Продлевать «лишнюю» жизнь кого бы то ни было, не входило в мои планы. Меня ждали мои клеточки, и я не собирался их предавать. Но предложение Жоры меня заинтриговало. Деньги на дороге ведь не валяются, а возможность заниматься любимым делом в наше время вряд ли кого может оставить равнодушным.
- Я подумаю, – сказал я.
- Ты ни в чем не будешь нуждаться.
- Я подумаю.
- Ты пойми, у тебя будет...
Я поймал себя на мысли, что Жора, никогда никого ни о чем не просивший, уговаривал меня стать его соратником в борьбе за жизнь власть имущих. Он изменился?
- Ладно, утро вечера мудренее, – согласился было я, – давай взвесим все завтра на свежую голову.
- Но как тебе удалось провернуть дельце с Нобелевской?..
- Сам не знаю.
Было за полночь.
- Ты так ничего и не придумал с этническим оружием? – неожиданно спросил он.
Я сказал, что мне было не до оружия. Он кивнул, мол, я тебя понимаю, снял телефонную трубку и набрал номер. Затем стал с кем-то говорить.
- Он у меня, – сказал он, – утром я его привезу.
Я чувствовал себя совсем разбитым.
- Завтра в десять нас ждет генерал.
- Слушай, – спросил я его в лоб, – скажи правду – зачем я тебе?
Жора ответил не сразу. Сперва он достал из тумбы стола два граненых стакана и полбутылки «Пшеничной». Затем произнес просто:
- Ты тот, кто мне нужен.
И разлил водку в стаканы. Это был его тост, и я не мог за себя не выпить.
- Понимаешь, – признался потом Жора, – мне нужно, чтобы ты прикрывал меня с тыла. И я должен быть уверен, что ты не воткнешь мне нож в спину.
По правде сказать, такое признание тешило мое самолюбие.
Я лег в постель, но меня тошнило. Я долго не мог уснуть, а утром проснуться. Генерал, дородный, толстотелый и носатый детина с желтыми жадными глазами, задал мне несколько вопросов, ответы на которые его удовлетворили.
- Между прочим, – сказал Жора, кивнув в мою сторону, – он претендент на премию Нобеля.
- На премию чего? – спросил генерал.
- Ничего, – сказал Жора.
- На Нобелевскую, что ли?
- На Бабелевскую, – сказал Жора и предложил, – выпьем?
Мы выпили по рюмке коньяку. Еще несколько фраз, которыми мы перебросились, не несли в себе никакого смысла. Потом генерал сказал, сколько я буду зарабатывать, где буду жить, и на какой машине меня будут возить.
- Ух, ты! – выпалил Жора.
И я окончательно убедился: он изменился. Москва прошлась, пробежалась-таки по его косточкам легким асфальтоукладочным катком. Мои жизненные планы генерала не интересовали, и мои клеточки, слава Богу, никому не были нужны.
- Подготовьте список всего необходимого и план ваших действий на ближайшее будущее.
Это прозвучало, как военный приказ. Мы с Жорой кивнули одновременно. Я поймал себя на мысли: а что бы сказали по поводу этого беспрекословного нашего с Жорой подчинения приказу генерала мои ребята, Юра, Тамара, Ната, Инна, Стас?.. Шут, наверное, посмеялся бы: «Рест, что с тобой приключилось?». А Маврин бы похлопал меня по плечу, мол, ну-ну, вот ты и попался. Алька бы воскликнул: «Да пошли ты этого вояку куда-подальше!». Аня? О ней я даже не вспоминал…
Глава 8
Если уж мне выдалась возможность и выпала честь рассказывать о тех, кто шел рядом, то прежде всего мне хотелось бы ещё раз упомянуть о Жоре.
- Да он и так у тебя выписан, как пасхальное яичко!
- Яйцо! Как яйцо! Но мне хотелось бы… Кого же внешне он мне напоминал? Из моих известных современников? И не очень известных…
Если бы Янковский был покрепче в плечах и пошире в кости, поголубоглазей и чуть-чуть полобастей, если бы у Смоктуновского был потише ор в «Гамлете» и потверже рука, если бы…
У него ни на йоту не было сходства ни с Брежневым, ни с Горбачевым, ни даже с Бушем (разве что лоб?), ни с кудрявым Леонтьевым, ни с лысоватым Крутым и уж тем более с припухлым и страдающим Игорем Николаевым. Даже с Киркоровым у Жоры не было ни малейшего сходства. Разве что лишь приветливая улыбка? И уж, конечно, Жора ничем не напоминал ни Жванецкого, ни Ширвиндта, ни Хазанова, ни Винокура, ни Карцева, ни Шифрина, ни Гафта, ни Кобзона, ни Козакова, ни даже Гердта. И даже Никулина и Петросяна, хотя с юмором у него было все в порядке. Даже Табачник не мог...
- Кто такой Табачник?
- Кого еще внешне не напоминал Жора: Тихонова, Табакова, Калягина, Дурова… Ни Олега Ефремова, ни Олега Меньшикова, ни Олега Басилашвили, ни Даля… Может быть, Шукшина? Чисто внешне. Может быть, Михалкова? Если бы не усы и эти уж очень черные глаза. Ну и его сипловатая дотошная сладкоголосость. Андрон? Да-да, что-то есть... Яковлев? Да-да, может быть... Если бы все они были лет этак на тридцать моложе...
Ну и, конечно же, не Маркиросяна, не Саакашвили, не Меладзе и не Петросяна… Не голосистого Колю Баскова и не разноголосого Макса Галкина. Ни Балуева, ни Безрукова, ни Дюжева…
Может быть, Певцова или Домогарова? Ален Делон? Ну, конечно! Вот-вот: Ален Делон! Но по-своему, по, скажем так: по-жорински. Но не Бельмондо. Что-то от де Ниро и Аль Пачино? Напор! Жажда экшна! Николсон? Возможно. Брэд Питт немного не вышел ростом, а Шварценеггер со Сталлоне переборщили с рельефом. Жора вообще качков не терпит. Возможно, Миронов, не Андрей, а Евгений... Да, вот Женька Миронов, вот-вот, очень схож... Только Евгений тоже ростом не совсем вышел... Ну и без всяких там «пираний», без «побегов», без «апостолов» и прочей дребедени-кислятины, от которой сводит скулы и уже тошнит.
Итак, ближе всех – Смоктуновский, Янковский и Женя Миронов... Если их всех слепить (как пластилиновых) и затем попросить Родена... Можно, правда, в это тесто (глину) добавить еще Домогарова... И даже Гафта!.. Бог с ним!..
Федя Бондарчук? Нет. Ступка? Ну, нет. Шура Балаганов... Что же касается Гильгамеша, Хаммурапи, Рамзеса, Конфуция, Цезаря или Октавиана, Суллы или Константина, то я их в глаза не видел. Как не могу представить себе и Спартака, и Тамерлана или Осман-пашу. Чингисхан? Ну какой же из Жоры монгол? Такой же, как и индус Неру. Коротышка Наполеон с пузцом? Ленин? Ни кровиночки схожести! Жора никогда не картавил. Ну и какой же из Жоры Сталин, эта самая знаменитая на весь мир посредственность? Так что...
Мне трудно представить себе внешность как Архимеда, так и Одиссея или Тесея, или Пантагрюэля и Дон Кихота, и Дон Жуана, и даже Евгения Онегина или князя Болконского, той же Анны Карениной или Наташи Ростовой, которую я всегда вижу только Людмилой Савельевой. Мне помогли бы, возможно, Леонардо да Винчи со своим витрувианским мужичком или Гойя со своими умалишенными, или, может быть, Микеланджело со своим Давидом... Или Рубенс... Вполне возможно, что и Скопас, и Пракситель, и Лисипп, а то и сам Фидий лепили бы с Жоры свои шедевры. И «Дискобол» Мирона или «Копьеносец Дорифор» Поликтета сгодились бы тоже… И, конечно же, конечно, Роден со своим «Мыслителем» очень бы пригодился. Даже Пифагор Регийский со своим «Мальчиком, вынимающим занозу» пришелся бы ко двору.
И, разумеется, Аполлон Теннейский вместе с Аполлоном Бельведерским были бы неплохими помощниками в описании Жориной персоны… Кстати, и сам Гермес с его символом плодородия! А Лаокоон?! Даже Сократ со своим лбом, но без носа...
Да, они могли бы быть очень похожи на Жору, если бы...
Говоря коротко, Жоре не нужно было опасаться, что его внешний вид не говорит в его пользу. И никакие ракурсы, и никакие одежки не могли изменить этого моего мнения.
Но ни с кем из них Жора не был сравним, так сказать, внутренне, своим духом и образом мыслей, своими, так сказать, трансцедентальностью и экзистенциализмом… Ни из живых, ни из почивших в бозе, и даже ни из каких-то там литературных героев, так старательно выписываемых мастерами поэзии и прозы, мастерами скульптуры и живописи... Скажем, Одиссей. Или Отелло. Или Гаргантюа со своим Пантагрюэлем, или Дон Кихот со своим Санчо Пансой... Дон Жуан? Ловелас? Может быть, Казанова?..
Может быть... Может быть... Нет, ни князь Мышкин, ни даже Алеша Карамазов...
Но, может быть, Степной волк? Или Робинзон Крузо?..
Ни сам Август, ни Нерон, ни даже Марк Аврелий на коне или даже вальяжный Нил не смогли бы выразить нутро Жориной индивидуальности. Нет! Никто! Даже Папа Римский! Мне казалось, что в Жоре легко можно было обнаружить частичку каждого из тех, кого я назвал. Он свил в себе, сбил и сцепил черты многих героев древней истории и современности и прекрасно нес этот образ на новом витке. Новой и новейшей. Но вот что примечательно, замечательно и достойно восхищения: он вобрал в себя, воплотил черты всех знаменитостей, но остался Жорой. Это – восхитительно! Жора – это Жора! Его еще будут лепить, изображать всеми красками мира, создавать о нем оды и поэмы, элегии и легенды… Жора – это только Жора. Вот в чем сила гена!..
И все-таки и Аспазия, и Таис Афинская, равно как и Клеопатра, и Афродита Милосская, не говоря уж о Нефертити, могут быть призваны на помощь будущим Жориным биографам, ваятелям и живописцам… Да-да, Жора таит в себе не только мужскую силу и ум, но и невыразимое женское обаяние... Тина?.. Тина – да! Тина вне всяких сомнений! Взять хотя бы её до чёртиков строгий сухой бескомпромиссный и безжалостный ум! Мужик! Да, мужик! Если кто-то находит, что мужской ум надёжнее и плодотворней. Да, Тина – да! Она даже… Если можно было бы из неё лепить Жорин ум…
Он не был, что называется, баловнем судьбы, но и судьба не ходила у него в любовницах. Я бы не назвал его и страстотерпцем, нет-нет! Страсти в нем кипели, как смола в котле. У тех чертей ада.
- Ну, ты и налепил, – произносит Лена.
- Если бы Смоктуновский, - заключаю я, - не играл так яростно свого Гамлета, если бы Янковский был не настолько сутул, если бы Женька Миронов был повыше ростом, а Максим Аверин не так лыс, если бы Аль Пачино был не так стар, если бы Мохаммед Али и Поль Робсон были белыми, если бы Бернард Шоу не был бы таким рыжим, если бы…
Даже если бы Элизабет Тейлор с ее синющими глазами была мужчиной или Мерилин Монро была не такой белокурой бестией… Если бы Клеопатра не была такой властолюбицей, а Нефертити такой длинношеей, если бы…
И, наконец, если бы Тинка не была женщиной, Женщиной с её неженским умом… Железззная леди!
Если бы всех их можно было немного подправить, подровнять, причесать, пригладить, дать, так сказать, каждому нужный и достойный толк, они, пожалуй, могли бы и сойти за Жору, быть на него похожими…
Если бы не…
Но что толку их править?! Жора – это Жора! Один такой!.. Ни на кого не похожий! Единственный в своем роде! Да!.. Я знаю двух великих сербов – Теслу и Жору Чуича…
- Ну как же, ааа…
- Да-да, ты права: ещё и великий воин Албании Скандербег. Ну и даки, конечно, и…
- Ну, ты и наваял... – только и произносит Лена. – А что Тина? Она видела Жору? Они сдружились?..
Почему я не сравниваю Жору с Иисусом?
Глава 9
Окончательно я переехал в Москву только к холодной осени. Август стоял жаркий, асфальт просто плавился под ногами, потом зной ушел, а с начала октября зачастили дожди. Я притащил в Москву два огромных чемодана, набитых всякой лабораторной всячиной, без которой никакая советская лаборатория не в состоянии достичь более-менее приличных научных результатов. Голь, известно, на выдумку хитра. Мы и выдумывали. У меня не было проблем с жильем, но я жил у Жоры на даче в Баковке. Рядом была дача Фурцевой, неподалеку могила Бориса Пастернака. Мы читали самиздатовский «Доктор Живаго» и пожимали плечами: что в нем не устраивало нашу власть? Добираясь до места работы, мы полдня тратили на дорогу, работали допоздна и, если лень было ехать домой, ночевали в лаборатории. Жора, как и прежде, был влюблен в свое дело, и с этим Москва ничего поделать не могла. Ничто на свете не интересовало его больше, чем наука. Он был предан ей, как раб своему веслу, как хозяину пес. Ни деньги, ни слава не могли похвастать, что он когда-либо обострял свой слух при звоне монет или звуках фанфар. Он боготворил свои клеточки, собственноручно с ладошки кормил их, холил и лелеял, разговаривал с ними на языке полного взаимопонимания и взаимной любви, он даже спал с ними, как спят с любимой женщиной, безраздельно деля с ними свою жизнь. «Биодатчики» стало его настольным, так сказать, словом. Чего он только не напридумал, каких только биомодулей на основе реакций отдельных клеток и фрагментов тканей не понасоздавал, чтобы вооружить себя и человечество новыми, так сказать, инструментами для тестирования степени насыщения окружающей человека среды как вредными, так и несущими ему несомненную пользу веществами и их композициями. Эти модули были его дополнительными рецепторами, обострявшими слух и зрение, нюх и вкус, повышавшими чувствительность его кожи… Одним словом, они были надежным подспорьем в оценке возможной агрессии всей той грязи, которую веками нагромождал вокруг себя человек, порабощавший природу в попытке выхолостить ее недра и не настроенный ждать от нее милостыни. Вокруг него всегда было много молодых людей, с кем он щедро делился своими знаниями, все признавали в нем вожака, женщины безрассудно влюблялись, а многие мужики даже искали у него защиты. Это выглядело странным, но так было, я помню. Однажды я стал свидетелем настоящего плача Салямона – известного исследователя раковой клетки, личная жизнь которого не удалась. Мы сидели в «Национале», он рассказывал свою жизнь, как на исповеди, Жора слушал и вдруг произнес:
- С каждым днем у нас все меньше и меньше света.
Я не смог оценить всей глубины сказанного, а Салямон воскликнул:
- Ах, как это верно сказано!..
Видимо, они уже неоднократно встречались и понимали с полуслова друг друга. Вскоре я узнал, что Салямон женился. Или уехал в свой Израиль. Или в Америку. Во всяком случае, кризис был разрешен. Я уверен, что помог этому Жора.
Лаборатория была его империей, царством. Здесь все было подчинено его воле и пропитано его духом. Везде можно было видеть его хитроумные приспособления, собственноручно изготовленные штучки: установки, модули, узлы, детали. При том, что помещение было просто набито самой современной импортной аппаратурой. Но он и ее улучшал, украшал, упрощал, совершенствовал. Здесь он спорил с матушкой-природой. Он хотел ее победить? Нет, конечно! Улучшить, усовершенствовать. У нее ведь немало изъянов, требующих, по его мнению, правок и доработок. Он спорил с Богом? Этого не знал никто. Вряд ли он мог бы на это решиться. Здесь была его империя поиска путей вечной жизни. Жора был абсолютно уверен: это ему, влюбленному в свое дело, вооруженному до зубов новейшими приборами и технологиями и знающему теперь, как это делать, ему вот-вот удастся, наконец, задвинуть куда подальше колченогую старушку с косой, если не дать ей вообще хорошенько под зад. Чтобы и дух ее выветрился. Он пока не верил в воскрешение мертвых, но победа над смертью не вызывала у него ни малейшего сомнения. И ему многие верили. Вся Москва устремлялась к Жоре.
- Ты куда?
- В «Лумумбу».
- Что там, кто-то приехал?
- К Жоре...
О Риме теперь и думать забыли, все пути вели к Жоре.
Ирузян, Чайлахян, Салямон, Симонян, Шабад... Светила советской биологической науки и асы научных интриг рвались в «Лумумбу», чтобы увидеть своими глазами то, о чем гудел ученый мир: рак побежден! Раковая клетка, этот чудовищный черный ящик, приковала к себе взгляды ученых всех стран. И вот Жора дал ей увесистую пощечину, бросил ей вызов. Я видел, что живется ему здесь нелегко и удовлетворения он ищет в работе, стараясь освободиться от нелегкого груза собственных мыслей. В том, что рак является порождением рук человеческих, его, человека, издевательством над природой, не было никаких сомнений. Плохо живет человек: грязно, пошло, жадно, криво… Не дружит с природой, с Богом, вот и рак, вот и СПИД… Идеи ученых оставались идеями, писались статьи и книги, звучали целые теории на многих международных симпозиумах, но практическое воплощение этих идей принадлежало Жоре. Его воистину золотые руки творили чудеса. Успехи молекулярной биологии давали надежду на спасение человечества от грозной болезни...
Переехал к Жоре и я.
Не то чтобы Жора не мог без меня обойтись – он нутром чуял мои способности заглядывать в мир молекул и клеток. Я был для него своеобразным тестером и инструментом, и он доверял моей интуиции. На этом и сошлись. Он не требовал подчинения, но искусно пользовался моей свободой экспериментального поиска. Тандем состоялся. Мы работали не покладая рук. Через месяц мы получили первые результаты по угнетению роста опухолевых клеток путем применения гомеопатических доз препаратов из акульего хряща, черепахи и горчичного семени, а к декабрю создали из них оптимальную композицию. Мы работали на клетках и тканях in vitro и не могли экстраполировать полученные результаты на человека. Требовались клинические испытания, разрешение фармкомитета и преодоление множества чиновничьих преград, которые сопровождают любое достижение науки. Иногда я тайно подмешивал в эти композиции куски каких-нибудь генов и тогда Жора был вне себя от радости:
- Я же говорил, – восклицал он, – что сперма кита активнее рога оленя!
Он даже не догадывался о том, что гены черепахи (белесоватый порошочек, напоминающий гипс или сахарную пудру) делали свое доброе дело, без труда преодолевая желудочно-кишечный барьер.
Глава 10
- …и Юля, конечно, - говорит Лена, - тебе…
- Что Юля?.. Ах, Юля!.. Юля конечно! Я совсем забыл рассказать о ней. А ведь без нее…
Я уже не раз пытался вспомнить, с чего у нас все началось.
- Что всё? И с чего же? – спрашивает Лена.
Я рассказываю…
- Как-то поздно вечером я застал в лаборатории Жору с какой-то черноволосой девицей.
- Я знаю эту историю, – говорит Лена.
- Я знаю, что ты знаешь. Послушай еще.
- Хорошо.
- Я забыл папку с первичными материалами, необходимыми для завтрашней конференции. Было уже около полуночи, и я не надеялся кого-либо застать, хотя Жора мог здесь торчать сутками, возясь со своими модулями. Привычным было и то, что у нас всегда были поздние гости. Так что я ничему не удивился.
- Привет, – только и произнес я, войдя и, не ожидая услышать ответ, направился к своему столу.
Они не обратили на меня никакого внимания. Я открыл книжный шкаф и стал искать свою папку. Она должна была лежать на средней полке, но ее там не было. Где же она может быть? Я точно помнил, что в ту пятницу сунул ее вот сюда…
В тишине был слышен ее негромкий голос:
- И вы полагаете, что именно так можно?.. Мир сегодня ведь не очень заботится о строгости нравов…
Жора молчал. Речь, конечно же, шла о происхождении жизни.
- … а не думаете ли вы?..
Мне стало интересно, я стоял и слушал. Чтобы не вызвать у них подозрения, я несколько раз хлопнул дверцей, мол, до вашего разговора у меня нет никакого дела, а сам между тем старался уловить каждое ее слово. Я не знал, зачем. Иногда, скосив глаза, я бросал на них любопытный взгляд. У нее были роскошные длинные черные волосы, ниспадающие на плечи, густая челка, прикрывающая высокий лоб, красивый профиль с греческим носом. С греческим? Так мне показалось. Глаз ее я не мог разглядеть, но они, мне казалось, были тоже черными. «Как у Азы» – подумалось мне. Сидя за столом друг против друга, они тихо спорили.
- А что вы думаете о панспермии?
У нее был простуженный голос с сипотцой. Жора время от времени лениво отвечал на ее вопросы. Иногда он убеждал ее в чем-то. Жорина трубка сиротливо лежала на столе, не дымясь, значит, разговор у них затянулся. Прежде чем спросить, я кашлянул и еще раз хлопнул дверцей по шкафу.
- Извините, – сказал я, – пардон…
- Что ты ищешь? – спросил Жора.
Она тоже повернула голову в мою сторону.
- Нашу папку, – сказал я, – извини…
Ей было, на первый взгляд, лет восемнадцать. Да, не больше. Она была совсем юной, но вопросы задавала такие взрослые:
- Вы считаете, что валовый продукт как интегральный показатель может отражать…
- Может, – прервал ее Жора.
Меня она просто не замечала. Жора взял со стола папку и протянул ее мне: на!.. Чтобы я отвязался.
- Я пойду, – вдруг сказала она, вставая, – поздно уже… Спасибо! Я вам еще позвоню...
- Тебя отвезти? – предложил Жора.
- Нет-нет, я на метро. Спасибо…
- Ночь на дворе…
- Мне не страшно.
Когда дверь за ней захлопнулась, я спросил Жору:
- Кто это?
- Выпить хочешь? – спросил Жора.
- Не откажусь.
Жора разлил коньяк по каким-то мензуркам, мы выпили.
- Кто это был? – спросил я еще раз.
- Понравилась? – спросил Жора.
Я только пожал плечами. «Понравилась?» Что я мог на это ответить, не успев ее даже как следует рассмотреть?
- Студентка ВГИКа, – сказал Жора, – снимает у нас свою дипломную работу, – и добавил, – Юля, Юленька… Такая умненькая…
- Какая-какая?..
- Ей у нас понравилось. Она даже…
- О чем же она снимает? – спросил я.
- О каких-то там коацерватах. Документальный фильм. Как зарождалась жизнь.
- Где же она их берет?
- Что?
- Ну, эти твои коацерваты?
Жора вопросительно уставился на меня:
- Как где?! Я же рассказываю!
- Она снимает твои слова?
- Пока да…
Это было в начале зимы. Разве мог я тогда предположить, как эта милая черноглазая девчушка изменит мою жизнь? Не мог.
- Изменила? – спрашивает Лена.
- А ты как думаешь?
- А Тина, а твоя Тина?
- А как ты думаешь?
|
