7
«Когда начнется дождь, выходи со мной танцевать….». Я всегда повторял эту фразу себе, как только закрывалась дверь.

Когда начинался дождь, я выходил с тобой танцевать, я выходил – не трусил! Когда начинался дождь, я терпеливо ждал, глотая капли дождя попадавшие в рот. Но все же, я выходил с тобой танцевать!

8
Осень стучала ко мне в окно голыми ветками деревьев, показывая, что слишком сильна по сравнению со мной. А я улыбался в ответ и шел назад в комнату, мне не хотелось с ней спорить. Я шел назад в комнату дослушивать пластинку Симон и голос Милен. Она лежала на кровати и шевелила губами подпевая.

Я возвращался к окну, когда падал снег и в комнате кроме пластинки уже никто не звучал. Милен всегда возвращалась ко мне весной. Это было время смирения.

Когда Милен отсутствовала в нашей - моей жизни, я занимался верховой ездой.
У меня была своя ферма в Техасе - бескрайние поля, леса, источники и горные водопады. Ферма, досталась мне от деда, я не хотел заниматься бумажными работами, чтобы поддерживать ее в пригодном состоянии, всем занимался управляющий – он жил этой фермой. А мне это и было нужно, большего я и не мог пожелать.
Единственное что меня интересовало на этой самой ферме, это мои лошади.
Лошади в те периоды, были моей страстью. Я приобрел парочку мустангов - гордые и независимые, но в то же время, понимающие и сочувствующие. Они принимали меня любого, в каком образе бы я ни был.
Скорость, тогда мне нужна была только скорость. Моменты, когда еще немного, и тебя сбросит на землю, когда ты почувствуешь, как ломается каждая косточка внутри, как изо рта хлынет кровь, а конь гордо потопчется рядом, высоко поднимая копыта.
Скорость, когда ты мчишься вперед, а навстречу колючий ветер с мокрым снегом и ты просто не можешь открыть глаза, и увидеть приближающуюся дорогу.
Скорость, которая дает почувствовать, что твоя жизнь принадлежит не только тебе, а еще необузданной дикости, несущейся под тобой.
Эти две лошади вызывали у меня гордость и восхищение. Рядом с ними было двойственное ощущение - что я самый маленький человек во Вселенной и, что я самый большой из всех.

Я никогда не работал физически. Нехватка напряжения мышц меня изводила. Мое тело кричало о помощи, выбрасывало адреналин, пот и дрожь. Мне необходим был удар, в прямом смысле этого слова. Мне хотелось, чтобы ручьи крови заливали глаза, чтобы тяжелые капли падали на ринг и растирались боксерками.
Мои тренировки доходили до того, что никто не хотел боксировать со мной. Меня просто не узнавали. Спортивная злость была слишком жестокой, чтобы чувствовать хоть минимальную безопасность и систему в моих движениях. Я был варваром, изголодавшимся зверем, рассвирепевшим медведем – становясь сильнее и быстрее.
Теперь, я знал что такое сила. Моя сила. Знал, что ее нельзя применять. Когда я был вне ринга, арбитр никогда не подходил ко мне, как к другим боксерам. Арбитр смотрел на меня с другой стороны спортзала пытаясь узнать или вспомнить. Пытаясь меня понять.
Обезопасив себя, мои зрачки сужались. Я долго принимал душ, и стоял под горячей водой с плеском падающей на пол. Закрывая глаза в тот момент, как горячая вода ласкала мои веки, я пытался найти себя среди толпы зевак, смотрящих на кораблекрушение, авиакатастрофу, цунами, пожары, взрывы. Они восхищались и ужасались от криков, от мольбы о помощи, от обезображенных тел. Но мой двойник, моя копия, мое повторение были в эпицентре. Они смотрели на зевак, пытаясь найти меня, чтобы после: воплотиться, воссоздаться, проснуться.

9
С Милен, мы вместе учились в Гарварде, она всегда была в центре внимания не только у мужчин, но и у женщин. Милен восхищались все, но так же многие и ненавидели - завидуя ее легкости. В университетские годы я увлекался фотографией, у меня даже неплохо получалось, особенно фото сессии с Милен. Я часто фотографировал ее - очень часто. Мне казалось, что я посвятил бы этому увлечению всю свою жизнь.
Фотографии я превращал в фильмы. Мне хотелось видеть движение, движение во всём - даже в застывших стенах Гарварда, облеченных в красного цвета кирпич - громоздкие и громогласные.
Я старался видеть движение, иначе, я бы просто застыл, превратился бы в одну из Транзи, а не стал бы одной из оригинальных идей Марселя Дюшана – это было бы по меньшей мере невозможным.
Движение определяет направление, вот что было важным для меня – направление и пункт назначения.
Движение, как компас, как спасительный маяк для моей души попавшей в свирепые волны океана.

Больше, из всех четырех сторон света, я любил юг. Там мне было тепло, в буквальном смысле этого слова. На юге были чайки. На юге, чайки даже кричат по-другому, их крик более разборчив и слажен, их возможно понять в сочетании с шумом приближающихся морских волн. Чайки на юге более воспитанные, более роскошные, более величественные, можно сказать, элита среди своего рода пернатых.
Я мог днями напролет наблюдать за крайне изменчивым Средиземным морем, за приходящими и уходящими людьми оставляющими ежесекундно свои маленькие истории на побережье Коста дель Соль.

Мои мысли рассыпались на миллиарды песчинок, я подбирал прилагательные, глаголы, существительные, чтобы составить одно поистине замечательное предложение описывающее все мои чувства. Как оказалось на практике, это невозможно. Никаких слов мира не хватит, даже из самых прекрасных языков, чтобы рассказать вам о том, кем для меня является Милен.
Одну из вариаций описывающих мои чувства, я расскажу сейчас, для того, чтобы было ясно, насколько глубоко в душе, в моем взгляде, в моем сердце остался неисчезающий образ звездного неба.

«Милен была для меня всем и есть всем, она фреска на стене в моей квартире, в моем доме, в моей душе. Она тондо, она полотно, она движущаяся статуя, она кисть, которая направляет мою руку, она указательный палец жмущий на кнопку фотоаппарата. Милен есть для меня всем.
Она умна, чрезвычайно умна и красива, загадочное выражение лица и губки бантиком сводят меня с ума. Она очень любит носить платья, плавать на гондоле рассекая воду пальцами – ее не страшил перелет через весь океан к венецианским каналам. Она любила ментоловые сигареты и кожаные перчатки, травяной чай и концерты пианистов. Всё, что озаряло ее, поднимало вверх и кружило в облаках, она сравнивала со мной.
Как же я был неосторожен и неблагоразумен! Как она смотрела на меня! Боже, как же она любяще смотрела на меня!
Я всегда любил, люблю и буду любить эту женщину, воплощенную в совершенство мной же самим. Она соткана из нескольких сотен миллионов идеалов. Она соткана из самых дорогих шелковых нитей мира, сделанных мадагаскарскими пауками – круглопрядами».

- Когда кто-то доверяет тебе свою руку, держи её крепко, не ищи оправданий: если выскользнет, если больше никогда не почувствуешь её тепла, если больше никогда эта рука не прикоснется к твоей щетинистой коже, - хмуря лицо продолжал свой монолог старик. Ветер трепал его бороду на которой виднелись капли вина выплескивающиеся из поррона.
Я молча смотрел на него и не двигался, я ждал пока он закончит и как обычно исчезнет, чтобы набраться сил для новых поучений и издевок в мой адрес.

-Как же она влюбленно смотрела на меня, - с издевкой продолжал старик разливая вино на седую бороду. - Как бросалась в мои объятия и просила остаться еще на миг, - раздаваясь диким смехом громче грома прорычал он. - Как же далеко я отъехал от места аварии, виновником которой и был, - упав на спину и начав бить ногами о песок, словно маленький, капризный ребенок, при этом давясь от смеха.
Я молча смотрел на него и не двигался, я ждал пока он закончит и как обычно исчезнет, чтобы набраться сил для новых поучений и издевок в мой адрес.

К моему удивлению, вся неудобная ситуация продолжалась, когда я на секунду перестал абстрагироваться, а прислушался к голосу, который звучал на втором плане. Только голос Милен мог выдернуть меня из мира уюта и швырнуть в реальность. Я тряхнул головой и заморгал. Осмотрелся по сторонам, будто перехожу дорогу. Повторно умостился на стуле, так как все занемело и посмотрев в окно, увидел, как табун лошадей галопом проскакал возле нашего окна. Я вернулся! – подумал я и посмотрел на сидящего напротив меня Дэри.
Запах молока и табака оставался в комнате и не собирался выветриваться. Дэри продолжал сидеть напротив меня и пытался мне что-то сказать. Он был оратор-рыба, вроде рот открывается, а звука нет. В подобные моменты, хочется сказать за него, хочется воспроизвести его мысли. Я чувствовал, что он долго репетировал. Его речь ко мне была отшлифована, заучена, но заучена была так, что если его перебьют, он просто не вспомнит и не поймет зачем это всё затеял, зачем пришел ко мне, зачем проделал такой неблизкий путь, оставив позади несколько тысяч километров!
Милен стояла у окна и листала сценарий. Вечером у нее был спектакль.

- «Ну же, заставь его почувствовать ту боль, которую он причинил тебе»,- говорила главная героиня.
- «Не могу, я слишком слаб. Посмотри, как глубоко он смотрит в меня. Он запустил свои щупальца и осмотрел все мои внутренности. Если я что-то скажу, он просто распотрошит меня. Поэтому, заткнись! Тише! Я прошу тебя, просто оставайся тишиной», - отвечал голос за стеной, оставляя за собой стуки уходящих каблуков.
Я продолжал сидеть и смотреть на Дэри, время от времени закуривая сигарету и докуривая ее до самого фильтра. Дэри продолжал быть рыбой. Было чувство, что он вот-вот и лавиной обрушится на меня, но нет, все мои чувства, к сожалению, были ошибочными. Дэри все-таки решил продолжать быть рыбой и плавать в своем уютном, теплом пруду ожидая того времени, когда сможет говорить по-человечески.
Я знал, что Милен чувствует себя некомфортно, потому что начала репетировать дома – раньше, она никогда такого не делала. Но я не мог выставить его за дверь. Он злил меня, но еще больше вызывал жалость, поэтому было проще отдать эту ситуацию времени.

Когда Милен вернулась домой поздно вечером, мы сидели в тех же позах, когда она оставила нас, уходя в театр. Я почувствовал запах ее парфюм, тряхнул головой, заморгал, осмотрелся по сторонам и когда начал смотреть в ту сторону, где таилось напряженное молчание, то Дэри уже не было.