Рима всегда пахла лотосом. Даже страницы романа на которых написано её имя до сих пор пахнут лотосом. Впрочем, запах лотоса преследовал меня в течении всей моей жизни, особенно остро ощущался, когда я даже не подозревал о существовании Римы, не то чтобы её просто не было рядом. Моя память безнадежно хранит в своём архиве отдельный шкафчик с разнообразными запахами, в состав которых входили эмоции, случайные встречные, случайные знакомства, любовные приключения, страсти и моменты полного спокойствия. Запахи, которые заставляли меня, вернее, помогали мне вспомнить что-то настоящее из моей витиеватой жизни.

Рима была пианисткой в реальной жизни. Любила полевые цветы, но не сорванные, она предпочитала любоваться ими на полянах. Предпочитала оставлять их в земле. Любила украшения, но без грандиозности, любила одевать широкие шарфы и время от времени курила шалфей.
Рима прекрасно пела – у нее был очень широкий диапазон.
У Римы были очень красивые пальцы, очень красивые и неповторимые черты лица.
Мы никогда не были близки в интимном плане. Она была моей родственной душой, как Адэль, нет, неудачное сравнение. Рима была больше, конечно же, чем Адэль. Рима была моим единственным другом, она была со мной не смотря на времена года и кем бы я ни был в тех временах года, она была всегда со мной. Вернее, только ей я позволил всегда быть рядом - не прогнал, не оттолкнул, не разбил ей сердце.
Рима помогла мне разыскать Милен, хотя изначально не одобрила этого. Нет, она не говорила мне об этом в лицо, я просто чувствовал и знал это.

Я нашёл Милен через пять лет, после того, как она ушла. Я не знал, что спрашивать, все мои вопросы испарились. Я онемел, мне было трудно дышать и я присел возле холодного камня на котором выгравировано её имя. Долго и беспрерывно вырывал бурьян, чтобы дать возможность вырасти цветам.
Милен погибла ровно через два года, как ушла от меня. Банальная автокатастрофа, банальная смерть – она всегда была осторожна на дорогах, - сквозь слезы, снова и снова повторял я. Господи, сон ли это? Господи, реальность ли это? Когда я сидел возле это холодного камня, я впервые в жизни обратился к самой могущественной силе и я назвал её заурядно, как все, я назвал её Господом.
Крэппи знал о том, что случилось с Милен, но ничего мне не сказал. После того, как мы с Римой вернулись обратно в Париж, я зашёл к нему в мастерскую, но его там не было. Светловолосая и милая ассистентка знала меня, и позволила мне войти. Фотографии Милен были повсюду, любовницы - актрисы испарились со стен, как и не было никогда. Я закрыл глаза, постоял там ещё две минуты и вышел. Светловолосая и милая ассистентка предложила мне оставить записку для Крэппи, но я ничего не ответил.
Когда я вышел на улицу - падали огромные хлопья снега. Скоро весна, - подумал я.
Милен всегда возвращалась ко мне весной.

Я долго сидел на скамейке и пытался набрать номер Милен, но ничего не получалось. Это знаете, когда бежишь во сне и знаешь, что можешь быстрее, но никак не получается, как бы ты не старался.
Все исходящие звонки были сохранены - я никогда не чистил историю: не умел, не знал как, да и не интересовался этим. Последний раз Милен звонила мне три года назад, когда оборвался телефонный звонок. Дата её смерти совпадала с датой последнего входящего. Всё что было во мне, все кто был во мне – одновременно заплакали. Но со стороны я выглядел, как статуя. Мое лицо становилось каменным.
(Я нашёл эту запись в своей записной книжке, но никак не мог понять, сопоставить в своих мыслях очерёдность событий.Всё казалось настоящим и должно было быть правдой, ничто не давало повода думать иначе. Конечно, кроме моего пятого времени года, что и объясняет все мои чрезмерно правдоподобные и чрезмерно выдуманные истории.
Я нашёл эту запись и перемотал плёнку назад. Вчера я виделся с Милен, точнее сказать, я видел её на другой стороне улицы. Я нашёл её, но ещё не решился подойти. Когда наконец-то решился подойти, то очнулся в своей квартире и первое что увидел, это как Рима добавляла мне сахар в чай. А потом то, что Рима заметила мое пробуждение и что начинаю приходить в себя. Она с облегчением вздохнула и её тело стало более расслабленным - исчезли морщинки на лбу, которые всегда появлялись, во время безнадежности, но все-таки веры в меня.
Рима всегда верила в то, что я вернусь. Что я найду свое время года, которое меня спасёт. Которое позволит мне окунуться в океане моих грёз, слов, мечтаний, голоса. В океане моего разума и здравого рассудка.
Если в тот момент я видел Риму, значит я был в себе. Я надеюсь, что я был в себе.
Мне необходимы были подтверждения, факты – хотя, о чём я говорю, мне просто было необходимо услышать второе мнение, второй голос не находящийся в моей голове.

- Видел ли я Милен, нашёл ли я её, - спросил я у Римы с такой безнадёжной надеждой в глазах, что если бы даже Рима захотела соврать, она бы не смогла.
- Да, - незамедлительно ответила Рима усевшись поудобней на стуле, чтобы продолжить начатое гончарство. Когда глина убаюкивалась руками, Рима продолжила, зная, что обычного «да» мне будет недостаточно: «Мы действительно видели Милен на другой стороне улицы. Мы нашли её. Но ты не решился подойти. Милен шла с другим мужчиной, ты сказал, что не знаешь его и никогда раньше не видел».
Я слушал то, о чём говорила Рима и мои воспоминания были словно в густом тумане, но чем дальше Рима рассказывал, тем больше туман рассеивался и я понимал, всю бредовость и ужас своего сна.
- Ты долгое время бредил, часто повторял, что: «Моё тело, лицо, волосы – всё превращается в камень», - продолжала говорить Рима сжимая пальцы, тем самым уничтожая глиняную вазу.
Я не понимал, почему такая реакция на происходящее, это мог быть кто угодно: её отец, брат, друг – ни одного из них я не знал, и не видел никогда в своей жизни. Милен была слишком дикой, чтобы знакомить меня со своими родственниками.
В моей голове пролетело много забытых кадров. Наши прогулки по аллеям вдоль озера, разговоры о большом доме и детях, о задумчивости Милен, о том, как она читает, как она читала мне вслух, как она восхищалась моими рукописями, как она смотрела на меня своими большими оленьими глазами слегка приоткрыв рот и затаив дыхание. Я всё это помню и всегда помнил: как вкус блинчиков с мёдом, как запах осени, как горечь виски и горячность растекающейся жидкости по сухому горлу.
Милен возникла передо мной, как из-под земли. Я похоронил её в своих мыслях, когда чувствовал, как каменею. Тело Милен ещё не успело остыть в холодной земле, как тут же я воскресил её, сломавшись. Кукольный дом рухнул, спичечная конструкция самовоспламенилась, песочный замок смыло волной. Я начал отсчёт. Мои дни покатились в обратном порядке, хотя временами мне становилось значительно лучше).

Милен и другой мужчина. Как неистово хочется разбить себе руки до крови, как неистово хотелось вернуться в то время, когда хотелось разбить руки до крови и не делать этого.
Несколько недель я не мог писать свой роман. Я записывал его на диктофон. Я долго не выходил из дома. Рима ходила на рынок, решала все дела по дому, плюс она была, как бы так правильнее выразиться, моим новым агентом. Скоро должна была быть премьера фильма «Голубь. Пустыня. Верблюд», Рима купила мне костюм и заставила примерить.
Меня рвало изнутри. Милен и другой мужчина. Новая глава для романа. Я так устал их писать. Мне хотелось, чтобы всё это закончилось, чтобы жизнь приобрела новые краски, чтобы то что мне хотелось сказать, можно было выразить не только словами в книге.
Теплота подступала к моим ногам. Пламя пожирало полено и основную часть книги. Сжигая свои оригинальные рукописи, я пытался избавиться от прошлого.

39
Тонкие пальцы скользили по клавишам фортепиано. Все в зале затаили дыхание перед выходом нового звука из - под мягкой ладони. Стопы плавно нажимали педали. Совершенные люди, совершенная женщина открыла глаза и музыка стихла. Начал падать снег. Толпы людей в маленькой комнате. Женщина с тонкими пальцами начала задыхаясь петь. Счастье выплеснулось из бокала и превратилось в бурю сумасшествия. Зал окатило смятением, на лицах были слезы, а голос всё продолжал и продолжал вырывать изнутри сердца, когда ноты приближались к гортани.
Танцовщица вырвалась из лап огромного зверя и, как лепесток закружилась. Небеса открыли свои объятия и она закружилась словно лист ясеня, опровергая все законы и правила – вверх. И тогда, ноты перестали звучать, все звуки стихли и воцарилось молчание.
Женщина игравшая на фортепиано подошла к своей хрупкой танцовщице, взяла её за тонкую шею и прикоснулась губами к её векам.
После этого, всему залу позволялось свободно дышать, это была некая часть постановки, все должны были участвовать в ней, не только те, кто на сцене.
Постановка закончилась, но молчание продолжалось, можно было только дышать. Запрет для аплодисментов был не спроста. Должно было остаться опустошение, нетронутая пустота, которую шум бы полностью разрушил. Зрители расходились постепенно.
Когда наконец двери зрительного зала закрылись и погасили свет на сцене осталось стоять два человека – пианистка и танцовщица.
Я не знал, что происходит дальше. Но это была одна из составляющих загадки этой постановки.
После концерта, я шел домой один. Мне хотелось обдумать то, что я увидел и то, что ощутил. Я не хотел что-то понять или осознать, мне просто нравилось об этом думать. Никакой примудрости или подвоха в этом не было.

«Судно выходящее в море в туман, также исчезает спустя какое-то время, как и те вопросы, ответы на которые нам не нужны. Туман может очистить наш разум – когда возьмет и рассеется!».

После постановки, Рима вновь становилась заботливой, моей Римой. На сцене я не узнавал её – никогда. И это делало её идеально неправильной для меня.

Стефания всегда мечтала быть владелицей уютного кафе, на углу уютной улицы, в уютном районе города. Всё должно было быть пропитано уютом и непринужденностью. Обязательно должна была быть живая музыка. И обязательно самые лучшие сорта кофе.
- Арабика имеет продолговатую и гладкую форму, и узор напоминающий букву «S». Робуст имеет округлую форму, может быть ненасыщенного зеленого цвета или цвета кофе с молоком, - зачитывала Стефани абзац из книги посвященной различным сортам кофе. - Ты знал что эти два сорта кофе составляют практически сто процентов всего производства? – спрашивала меня Стефания нажимая кнопку кофемашины.
- Нет. Раньше не интересовался. Мне кофе либо нравится, либо нет. Какой это сорт меня не волнует, хотя должен, чтобы избежать горького опыта в сортах плохого кофе, - ответил я пытаясь наточить сломанный карандаш. - Я люблю кофе, но никогда не искал подробностей. А почему? - подумал я, после того, как ответил.
Стефания улыбалась и продолжала свою историю. А я продолжал внимательно слушать и чертить план будущего кафе, чтобы всё совпало: желания и предпочтения Стефании, а также наши финансовые возможности.

- Артур, ты знаешь как получают такие сорта кофе, как «Копи Лувак» или «Капе Аламид»? - продолжала Стефания завязывая волосы в хвост.
Я одобрительно посмотрел на нее: мол, не знаю, но с интересом послушаю! Стефания продолжала бы и без моего одобрения, потому как всё что её интересовало ближайшие несколько дней – это был кофе, план будущего кафе и неординарная вывеска, а также уйма по-моему мнению второстипенных вещей – форма посуды, мебель, аксессуары, цвет, размер и прочие мелочи, которым женщины придают важное значение! Но, как в будущем я подметил, эти вещи действительно занимают важное место, они создают атмосферу, составляют изюминку, обеспечивают уют.