1
Представьте себе огромного муравья, корчащегося от боли. Муравей находится в плену у увеличительного стекла и отражается в глазах у дерзкого мальчишки. Мальчишка с любопытно - высунутым языком, окружает насекомое и оно попадает в западню. У муравья нет выбора - он обречен, только чудо спасет его.
Чувство – абсолют безразличия и ложной оценки происходящего, который так свойственен детям, не важно какого возраста, какой расы, вероисповедания или пола. Муравей – равен миллиардам себе подобных, множество его собратьев умирает ежесекундно, – скажете вы. И скорее всего, вы правы! Вот только их смерть, простое стечение обстоятельств, природный отбор - ничего более. Но только не сейчас, только не в этом случае.
Да, безусловно, этот вопрос заинтересовал меня в ту минуту. Но точно так же, как заинтересовывает красивая птица севшая на подоконник. Ты не успеешь восхититься, рассмотреть ее, как она тут же улетает прочь. И через мгновение, ты забываешь о своем восхищении, или огорчении, как в случае с муравьем.
Опасность - вот еще одно чувство, которое меня страшит и в то же время придает горечь рокового смеха. И этот смех, который где-то в глубине того меня, когда-то неумолимо верившего в чистоту происходящего и в без двойственность натур, оседает тяжким грузом волочащимся за мной повсюду, как цепи особо опасного заключенного.

Чувствуете запах свежего воздуха сквозь открытые окна?
Чувство сейчас такое, будто впадает в невесомость, смешиваясь с затаившимся дыханием и ожиданием выдоха. Или же чувство, когда сильный отец раскачивает тебя на качели и ты чувствуешь, как касаешься краешками пальцев ног, неба. Но ты все-таки вынужден собраться, сгруппироваться и сосредоточиться на том, чтобы продержаться и не разбиться, через весь этот страх показываешь, что тебе безумно весело и счастье переполняет твою юную душу. Чтоб выдержать эту цепочку бесконечных минут, ты стараешься спокойно говорить себе одно и то же, будто вводишь сам себя в состояние гипноза: «Вот мой мир! - кричу я внутри себя. Вот он тот мир, где я могу ходить по небу ногами и устроить так, чтоб над головой была земля».

Мой риторический вопрос дня: «И, что случится со всем тем, чем вы так дорожите, когда всё перевернется?».

Что же действительно я люблю, без страха и искусственно внедренного в меня адреналина, так это то, что я люблю, когда открыты окна; когда в комнату врываются тысячи диалогов; тысячи теноров, басов, сопрано; тысячи тонких, хриплых, смешных и грустных голосов.
Каждый из нас, каждый из этих голосов, пытаясь заявить о себе, приглушает важность того, что должен узнать сам.
Вот оно чувство, когда есть видимость нужности и борьбы с одиночеством, а готовность разговора наедине с самим собой, настоящим собой, сводится к нулю. Такое чувство можно назвать «каплей», а себя «чашей». И когда капля за каплей, капля за каплей вытеснявшей одна другую бесспорно переполнит чашу, тогда ты непременно услышишь холодный звон треснувшей посудины, стремительно упавшей на пол – это и есть переломный момент, в переломное утро, в переломный новый день, когда ты начинаешь склеивать себя в цельную чашу и жить дальше, даже без недостающего кусочка фарфора дополняющего композицию.

2
Утро началось с проснувшейся кухни, лая собаки и солнечных лучей, которые будто маленькие человечки, своими крохотными ручками, крохотными пальчиками пытались поднять мои уставшие от сна веки.
Белая майка прилипла к горячему телу. Вентилятор беспощадно гонял мух, и гонял их явно не без усилий. Потому что, если бы я мог слышать, о чем думает эта спасенная Ноем тварь, мои подозрения, что я приобрел неисправный вентилятор, были бы оправданы.
Муха несомненно заливалась смехом и ничуть не страшилась. Муха - воплощение бесстрашия и осторожности. Неплохие качества, как для назойливой любительницы падали!

Чувство абсолютного не ощущения себя в это первое майское утро.
Я с грохотом перекатился на пол. Понял, что если и есть место в этой тесной квартире, которое спасет меня и не заставит превратиться в овощ, то это был пол. Пол был выкрашен в ярко - оранжевый цвет с капельками, будто росы на зеленой траве. Этот пол и есть пристанище для разгоряченных героев- любовников, - подумал я и произнес вслух: - Кем я успешно был в своем, без лишних преувеличений, извращенном сне.
Глаза потихоньку наполнялись задумчивостью, мне становилось легче. Легче от того, что груз воспоминаний перекладывался на идущих рядом со мной, в моей лабиринтной жизни, и в свою очередь, эти идущие рядом превращались в мое воспоминание. Вот только легкость их была непревзойденная. Свою легкость я также находил в прохладе, когда она окунала меня в отрезвляющие воды горных озер.

Сухими пальцами я провел по столь же сухим губам и наконец, пришел в себя, как будто вынырнул из необитованых миров, в которых и были те самые горные озера.
Жажда, она изъедает меня изнутри и что-то еще кроме жажды, я практически сумел распознать, что же это было. Но кто-то, кто обладает тонкими бархатными пальчиками приводит меня в чувства, где я эмоциональный паралитик. От очередной пощечины, скорее всего от очередной, так как кожа пекла огнем, как при морозном ветре, я оживающе проснулся издав при этом неразборчивые слова. Передо мной стояла женщина: бледная, испуганная и с не прерывистым дыханием, которое пыталось выдавить из себя слова возмущения.
Адреналин вызванный переживанием выплеснулся на меня бурными жестикуляциями и бранью. Но, эмоции стоявшей передо мной женщины были оправданы, потому что я изрядно напугал ее и себя напугал - выйдя из сна, как из яви, думая, что окунаюсь в сон, я просто оказался между двух сторон забвения.
И женщина, все еще продолжавшая стоять передо мной, как оказалось, битый час пыталась меня разбудить…

Представлю тебя так - моя юная и несбыточная мечта, хоть и рядом со мной, но в то же время, так же недосягаема, как и я был, несколько минут назад. Имя тебе - Милен.

Положив ногу на ногу, ты с любопытством что-то читала: то ли «Слова», то ли «Игру в классики», - я определить не смог. Но морщинки на твоем лбу от удивительно-вопросительного «Что же будет дальше?» в водовороте событий одного и другого гения, были одинаковые.
Я выключил чайник изрыгавший кипяток , который стекал на пол и парил возле спящего кота. Кот проснулся и испуганно подскочил, оценив опасность быстро скрылся за углом. Я сделал себе матэ и сел на пол спиной к Милен. Немного посидев рассматривая свои худые пальцы, я согнул ноги в коленях, а потом сел в позу лотоса. Мне нравилось, когда мои конечности немели. Некоторое время спустя словил себя на весьма нудном занятии – я не моргая смотрел на черную точку, то исчезающую, то появлявшуюся на стене. Боюсь представить какой у меня был вид со стороны.
Здесь бы повесить репродукции Ван Гога или репродукцию «Танцовщицы» Дега или же что – то из мистических полотен Гойи, - заявил я и ждал реакцию Милен. Вдобавок, было бы неплохо заполнить пустоту возле проигрывателя виниловых пластинок. Весьма неплохим выбором будет пара ваз из японской эпохи Тань, которые можно поставить на комод и вот что еще, мне кажется при проигрывании музыки вазы будут издавать свой особенный звук, дополняющий тонкостью восточного духа, - продолжал я свою личную дизайнерскую философию и ждал реакцию Милен, ее возражений. А может лучше, вместо всего этого фотографии? Что скажешь? Фотографии с вызывающим размером - метра так два в ширину и столько же в длину, но в то же время, притягивающие внимание изображением чистоты, белесой чистоты, - неумолкал я и всё - таки ждал, что Милен ответит хоть что-нибудь. Я вот, к примеру, представляю фотографии в металлических рамах, которые придали бы строгости и холодности или же не подвешенные вовсе, просто опереть о стену, пусть стоят на полу, - подумал, или сказал последнее предложение вслух, в этом я не был уверен, после чего сделал первый глоток матэ.
Глоток матэ обжег мне язык и горло. Я не думал, что прошло так мало времени моей террады и что матэ не успел остыть. Стало горячо в желудке и в кишках.

Ситуации доставляющие дискомфорт моему организму, как-то странно влияли на мои решения. Мне захотелось сделать в квартире ремонт, перекрасить все стены и полы. А еще мне захотелось стеклянную стену, чтобы ощущать высоту на которой нахожусь, окна всего лишь отдушины, они прячут эту необходимую высоту от меня, тщетно маскируя и водя меня за нос. И ко всему этому, мне необходимо было видеть что там на другой стороне улицы. Мне нужен был этот канат с действительностью.
Внутренности пекли огнем от первого глотка матэ. Я непроизвольно представил себя вывернутого наизнанку и со всепонимающим и опытным лицом хирурга, который на все сто знает, что необходимо сделать дальше, я смотрел, как мои кишки медленно соскальзывают на пол. Пол спасал их окутывая прохладой, как и меня в это утро. Но не стоит слишком доверять ему, чтобы не затянуло, к приятному быстро привыкаешь.
Я избавлю вас и себя от прочтения подробностей в будущем и опущу мои размышления о собственных кишках.